Ковчег изгоев
Шрифт:
— Некогда. Передавайте, капитан.
Вербицкий недовольно мотнул головой и повернулся к своему пульту.
— Оба сообщения приняты на Земле, — доложил он. — Подтверждение получено. Земля, заканчиваю сеанс связи.
— Всего хорошего «Пилигрим», — поспешно произнёс Эванс. — Ждём вас дома.
Канал связи оборвался.
— Маршрут готов, — доложил Булатов, глядя на меня. — Начинаем?
— Ещё минуту, — попросила я, словно мне нужно было его разрешение, и опять посмотрела на Вербицкого. — Антон, я знаю, что далеко, но мне очень нужна связь с нашим полпредом в Великом Кольце. Очень…
— Похоже,
Он тяжело вздохнул и положил руки на клавиатуру.
У него ушло на это четырнадцать с половиной минут. На экране высвечивалась сложная схема задействованных им спутников связи, стационарных станций и чужих коммуникативных каналов. И всё-таки он сделал это, пройдя весь этот лабиринт без ошибки. Связь была слабая с помехами, но мне повезло, потому что тот, кто был мне нужен, оказался неподалеку от коммуникатора и имел в своём напряжённом графике немного времени, чтоб внимательно выслушать меня, быстро переспрашивая то, что не расслышал из-за шума и колебаний звука.
А ещё через десять минут я приказала начинать скачок.
Часть 14
Ресторана больше не было, и только тут мы ощутили, какое это благо, несколько раз в день встретиться в уютном и изысканном помещении, где под приятную музыку можно не только пообщаться и поесть, но и просто отдохнуть от трудов. Теперь мы, как и все остальные, садились за простые столы посреди заполненного людьми зала, и пища наша была далеко не такой, как раньше. В основном это были упакованные в пластик готовые завтраки, обеды и ужины, может, не столь утончённые по вкусу, зато не менее полезные и сбалансированные.
Мы были на пути к Земле. Впереди у нас оставалось чуть меньше трёх суток полёта, которые должны были пролететь достаточно быстро, потому что весь экипаж был задействован на обслуживании дополнительных систем жизнеобеспечения. К тому же многие из наших пассажиров нуждались в уходе и поддержке. К счастью, те, кто чувствовали себя лучше, вскоре начали нам помогать.
Исключение делалось только для детей и раненых. Для них со второго уровня каждый день поднимались на грузовом лифте фляга с молоком и корзинки со свежими яйцами, для них, не покладая рук, с утра до вечера трудилась у плиты Бетти, их развлекал своими поклонами и пируэтами неутомимый Микки.
На второй день мне удалось найти местечко за столом, чтоб быстро перекусить. Сидевший рядом человек осторожно отламывал кусочки от булки и по одному складывал их в рот, сосредоточенно жуя. Другой, сидевший напротив, закончив есть, аккуратно облизал ложку и старательно вылизал миску. Заметив мой взгляд, он смущённо пробормотал:
— Очень вкусно. Спасибо… — и поспешно поднялся.
Я откупорила банку с супом. Из неё тут же поднялся пар, и запахло борщом. Напротив снова кто-то сел, и, подняв голову, я увидела, что это Дакоста. Он выглядел бледным, под глазами и на щеках появились тени. Но ссадины и синяки на лице заметно уменьшились.
— Вы вообще-то спите, доктор? — как бы, между прочим, поинтересовалась я.
— Да, — кивнул он, — немного. Там, у
— Я сплю, хотя не очень хорошо.
— Кошмары?
Подошедший сутулый человек в бежевом костюме, похожем на балахон, поставил перед ним контейнер с обедом и, не ответив на слова благодарности, ушёл.
— Не только, — ответила я.
Дакоста внимательно посмотрел на того человека, видимо, наметив заняться его состоянием в ближайшее время. Услышав ответ, он также внимательно взглянул на меня.
— Это связано с тем… — он сделал неопределённый жест. Я вопросительно взглянула на него. Он какое-то время молчал, отстранённо наблюдая за собственными руками, открывающими контейнер. — Знаете, в экипаже никто не знает о подробностях вашего поединка со Жрецом, — наконец, произнёс он. — И о необычном способе передвижения доктора МакЛарена тоже. Вербицкий молчит. Если б он не живописал, как Жрец швырял меня по помосту, я б, пожалуй, начал беспокоиться о состоянии его психики. Он ведь довольно болтлив, и секреты приводят его в раздражение. Он даже свой не в состоянии долго хранить. Я тоже не стал упоминать об этих обстоятельствах в своём рапорте.
— Почему? — спросила я.
Он покачал головой.
— Не знаю, наверно, стараюсь соответствовать высокому статусу члена стада священных коров. А, может, просто не хочу, чтоб у вас возникли проблемы… — он осмотрелся по сторонам. — Странно, как сильно всё изменилось. Не только вокруг, но и во мне. Жаль, что для меня на этом всё закончится. Мне понравилось, — он посмотрел на меня и грустно улыбнулся. — Я сообщил обо всём в рапорте: о своих ошибках, нарушениях и проступках с момента начала проекта и до возвращения на звездолёт после этой нелепой магической дуэли. Вряд ли мне разрешат летать дальше. А ведь я только теперь понял, что самое главное в нашей работе не ритуалы и заклинания, а вот это, — он указал в зал. — Я сегодня осматривал двухлетнего малыша. У него проблемы с лёгкими. Ему было трудно дышать. Но после того как я сделал простейшую процедуру, и ему стало легче, он вдруг улыбнулся. Мне. И я оказался на седьмом небе от счастья. Мне кажется, я никогда не был так счастлив.
— У вас ещё всё впереди.
— Конечно, — задумчиво кивнул он и занялся едой.
После обеда я вернулась в командный отсек. Там возле входа теперь всегда стояли несколько пассажиров. Они молча смотрели на пульты, на космос на фронтальном экране, на действия вахтенных. Они никогда не пытались заговорить, почти ни о чём не спрашивали, и даже не всегда отвечали на приветствия. Просто стояли и смотрели. Может, они немного мешали, но гнать их я не могла. После того, что они пережили, наша баркентина казалась им сказочным сном.
Кивнув этим безмолвным наблюдателям, я подошла к центральному пульту и села. Хок со скучающим видом сидел за пилотским пультом и рассеянно следил за показаниями приборов.
— Как дела? — спросила я, присев за пульт.
Бросив взгляд на приборную панель, я итак поняла, что всё в порядке. Все системы корабля работали, как часы.
— Полный ажур, — подтвердил он. — Всё в норме, никаких инцидентов. Идём по маршруту согласно графику. Лететь осталось что-то около суток, а точнее: двадцать шесть часов сорок минут пятьдесят секунд. Уже сорок восемь…