Ковчег спасения
Шрифт:
Много лет подряд Лайл без помех обделывал дела, но в один прекрасный момент заскучавший полицейский решил проверить ракету – просто потому, что Лайл никогда раньше не привлекал внимания властей, а это само по себе подозрительно. Догнать допотопное корыто труда не составило. Полицейский потребовал заглушить двигатели и открыть для него шлюз. Но Лайл попросту не мог такого позволить. Вся репутация этого человека зиждилась на том, что его грузы никогда не досматривались. Допустить полицейского на борт – все равно что расписаться в банкротстве.
Оставался единственный выход – удирать.
К
Конечно, из его затеи ничего не вышло. Загнанный четырьмя полицейскими катерами, окружившими его и уже выстрелившими тормозные захваты, он не справился с посадочным маневром и врезался в «карусель». К большому удивлению всех, и прежде всего самого Лайла, он пережил столкновение. Отсеки жизнеобеспечения и пилотская рубка проломились сквозь оболочку спутника, будто клюв птенца сквозь скорлупу. Скорость ракеты не превышала пары десятков метров в секунду, и Лайл отделался синяками и ссадинами. Он уцелел и в тот момент, когда взорвался главный двигатель разом с огромными топливными баками. Рубку просто запихнуло глубже в «карусель».
Не успев обрадоваться чудесному спасению, Лайл понял: он уже в дерьме не по уши, а с головой. Ракета ударила не в самый густонаселенный район «карусели», но жертв оказалось немало. Разгерметизировалось много отсеков, воздух хлестал из пробитой оболочки «карусели» и корпуса ракеты. Меррик протаранил парк, миниатюрный лес, освещенный подвесными фонарями.
В любую другую ночь тут гуляла бы лишь пара десятков людей и животных, наслаждающихся синтетическим пейзажем при свете луны. Но в ночь столкновения в парке давали концерт, исполняли одно из творений Квирренбаха, рассчитанных на вкусы публики попроще. Собралось несколько сотен. К счастью, большинство выжило, хотя многие получили очень тяжелые ранения. Сорок три человека погибло, не считая казненного в результате всего этого Лайла. Весьма вероятно, что сосчитать удалось не все жертвы.
Лайл сбежать не пытался. Знал, что игра окончена. Смертная казнь грозила уже за отказ впустить полицию на борт. От рокового приговора в этом случае еще можно было увернуться – подмаслить, задобрить, договориться. Но после столкновения дороги назад уже не было. Со времен эпидемии, превратившей Блистающий Пояс в Ржавый, повреждение обитаемого спутника считалось худшим из преступлений. На этом фоне сорок три смерти почти ничего не добавляли к тяжести преступления.
Лайла Меррика арестовали, судили, признали виновным по всем пунктам обвинения и приговорили к необратимой нейросмерти. Поскольку стало известно, что он клонировал свое сознание, был применен закон Мандельштама. Специально назначенные чиновники, называемые стирателями памяти, занялись отслеживанием и уничтожением всех альф и бет Меррика. За стирателями стояла вся технологическая и юридическая мощь
Но Джим Бакс не оставил друга в беде. Перед тем как петля закона окончательно затянулась, позднейшую альфа-копию спасли от ищеек, воспользовавшись помощью друзей Лайла – а некоторые из них были личностями, мягко говоря, жуткими. Тут же поменяли учетные записи клиники, где происходило копирование, представив дело так, будто Лайл пропустил последний назначенный сеанс. Стиратели несообразность заметили, несколько дней размышляли, но в конце концов решили, что пропавшая копия никогда и не существовала. Чиновники ограничились стиранием всего прочего и на том посчитали работу сделанной.
Так Лайл Меррик ушел от правосудия – в определенном смысле, конечно.
Джим Бакс согласился приютить альфа-копию Лайла, спрятать в том месте, куда власти и не подумают заглянуть. Но с условием: Меррик заменит собой судовой интеллект «Буревестника», альфа-копия человеческого разума возьмет под контроль набор подпрограмм и алгоритмов гамма-уровня, управляющих межпланетным грузовиком. Настоящий разум – пусть и запечатленный в информационных потоках электронного носителя – притворится программным продуктом.
То есть на судне поселится самый настоящий призрак.
– Но почему отец так поступил?! – воскликнула Антуанетта.
– А ты как думаешь? Он хотел позаботиться и о друге, и о дочери. И придумал способ защитить обоих.
– Защитить? Не понимаю как.
– Если бы Лайл Меррик не согласился, он бы отправился в электронный рай. Твой отец не пошел бы на риск ни на каких других условиях. А так он мог получить выгоду, кроме морального удовлетворения от спасения друга – вернее, его части.
– И что же это за выгода?
– Лайл пообещал присматривать за тобой после смерти Джима.
– Еще чего! – отрезала Антуанетта.
– Никто не думал тебя оставлять в неведении, собирались рано или поздно рассказать… Но годы шли, потом Джим умер… – Ксавьер покачал головой. – Знаешь, для меня это тоже нелегко. Думаешь, приятно в одиночку хранить такую тайну? Антуанетта, это же чертовых шестнадцать лет! Когда явились те чинуши, я был зеленым юнцом. Твой отец только-только взял меня под крыло, поручил обслуживать «Буревестник». Конечно, я знал про Лайла Меррика.
– Я не понимаю. Что значит «присматривать за мной»? Это же не тошнотворный голосериал, где у отцов с дочерьми всегда проблемы. Все эти «ты никогда не говорил мне, что любишь» и прочая хрень. У нас такого не было, мы прекрасно ладили.
– Я знаю. В том-то и дело. Джим хотел удостовериться, что и после его смерти будет кому позаботиться о тебе. Он же не сомневался, что ты захочешь летать на «Буревестнике». И не был против. Больше того, хотел, чтобы ты летала. Он же гордился тобой. Правда гордился. Считал, что пилот из тебя получится даже лучше, чем из него, а уж бизнес ты наверняка поведешь успешнее – в тебе здоровая деловая жилка.