Ковен избранных

Эшер Айви

– Двадцать два.

– Ты всегда здесь жила? – подбадривает меня Киган.

– Нет, в детстве я часто переезжала, но последние восемь лет живу в Вегасе.

– Расскажешь о своей семье? – небрежно говорит Айдин, но я замечаю, как дрожит его подбородок.

Вереница скорострельных вопросов и ответов резко обрывается всеобщим ожиданием моего ответа Айдину. Я мучительно раздумываю, сколько стоит рассказать о том, как я росла, но интуиция подсказывает, что лучше выложить все как есть. И я ей доверяю.

– До пятнадцати лет меня воспитывала просто

чудовищная женщина по имени Бет. Она ни на секунду не позволяла забыть о том, как сильно меня презирала. У меня была сестра. Мне было пять, когда родилась Лайкен…

Я задыхаюсь от застревающих в горле слов, на меня обрушивается внезапная тоска, которая накатывает каждый раз, когда я думаю о Лайкен. Сильные эмоции вызывают вспышку пурпурной и оранжевой энергии, которая устремляется вниз по рукам, и я стискиваю зубы, пытаясь обуздать эмоции и силу.

– Ты в порядке? – спрашивает Айдин, и я замечаю, что они с Эврином отстранились от меня настолько далеко, насколько это было возможно.

Я усиливаю контроль над эмоциями и продолжаю.

– Все нормально. Эмоции подпитывают силу, – размыто объясняю я. – Бет и Лайкен убили, когда мне было восемнадцать. Бет постоянно ввязывалась в какие-то стремные дела, а Лайкен за это поплатилась. Меня, скорее всего, тоже убили бы, если бы Бет не услужила мне и не выгнала из дома в пятнадцать. С тех пор я жила сама по себе.

Я решаю ничего не говорить о Талоне. Эти незнакомцы и так знают обо мне предостаточно, а рассказывать о Талоне – это как будто бы пересечь грань, за которой стукачи получают розгачи.

– Это все, что вы от меня узнаете, пока не расскажете о том, что здесь происходит.

Услышав мой вопрос, они обмениваются взглядами, и именно в тот момент, когда я решаю, что они ни хрена мне не скажут, старый добрый Эврин снова прерывает молчание:

– Эм… ты ведь знаешь, что ты не человек, да… Винна?

Глава 7

От вопроса Эврина появляется ощущение, словно меня обухом по голове ударили. Не человек? Ну, то есть я понимала, что отличаюсь, что по какой-то причине я другая, но даже в свете всего того, на что я способна, я никогда не сомневалась в собственной принадлежности к кругу людей.

– Тогда кто же я, черт возьми, такая?

– Ну, думаю, наиболее знакомый тебе термин – ведьма, но мы зовем таких кастерами, – говорит Сильва.

Я оглядываюсь, пытаясь понять, не издеваются ли надо мной эти засранцы, но натыкаюсь на смертельно серьезные лица.

– Почему вы так уверены, что я кастер? – шепчу я, не особо желая верить в это.

– Мы все видели, как ты использовала магию во время битвы, да и к тому же эти… – Эврин указывает на метки у меня на руках, которые пунктиром огибают безымянный и средний пальцы. – Именно эти руны я не знаю, но, вне всяких сомнений, татуировки на твоем теле – это руны кастеров.

– Что, черт возьми, вообще-то должно быть невозможно, – ворчит Лахлан.

Господи,

лучше бы он не открывал свой рот.

– Что из этого всего невозможно?!

– Кастеру нельзя наносить татуировки. Они негативно влияют на его врожденную способность к магии. Ты хочешь, чтобы мы поверили, что ты понятия не имеешь о кастерах и магии, но эти пропитанные магией руны на твоем теле говорят об обратном.

– Во-первых, гребаный ты мудак, зачем мне было врать о своем дерьмовом детстве? Во-вторых, эти метки, руны или называй их как тебе, мать твою, угодно, – это не татуировки. Я ничего с собой не делала. В свой шестнадцатый день рождения я проснулась с ощущением, будто плавлюсь изнутри. Тогда появилось вот это. – Оттягиваю горловину футболки и показываю руны, которые проходят вдоль моего плеча к основанию шеи.

– Лахлан, перестань. Ты только хуже делаешь.

К моему удивлению, Лахлан слушается Айдина и стискивает зубы. В машине снова наступает тишина, и каждый из нас молча борется с удушающим напряжением. В конце концов сжигающие меня изнутри вопросы одолевают мое же желание устроить показательный бойкот.

– Устройте мне экскурс на тему все, что нужно знать, чтобы быть кастером, – говорю я, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Ну… наша раса стара как мир, а способности можно разделить на пять категорий: боевая магия, защитная магия, элементальная магия, заклинательная магия и целительная. Существуют кастеры, которые способны владеть несколькими ветвями магии, но это редкость, – отвечает Киган, словно зачитывая брошюру.

– Впервые наши способности проявляются примерно во время половой зрелости. Это называется оживление, а полной силы мы достигаем годам к двадцати пяти, когда наступает пробуждение, – объясняет Эврин.

Из меня наружу рвется громкий зевок, как будто напоминая о том, насколько сильно устало тело. Я откидываю на сиденье голову, закрываю глаза и прокручиваю в голове все только что услышанное.

– Винна, Бет могла делать то, что делаешь ты? – спрашивает Эврин.

Я фыркаю.

– Нет. И слава богу. Она была нормальной, ну, насколько может быть нормальной садистка.

– Ты уверена? – настаивает Сильва.

– Более чем. Если бы у нее были какие-нибудь способности, то она бы воспользовалась ими, чтобы еще больше мне навредить, – бормочу сквозь очередной зевок.

– Что ты знаешь о своем отце? – шепчет кто-то, но я не открываю глаз, чтобы определить, кто именно.

– Когда мне удавалось застать Бет достаточно пьяной, чтобы о нем спросить, она всегда отвечала, что это была интрижка и что она не знает, кто он и где находится. Но в этой истории есть очевидные дыры. Самая большая – у меня не ее фамилия. Не могу сказать, откуда она, черт возьми, взялась: в конце концов я перестала задавать вопросы. Они не стоили избиений, – отвечаю я, уже путаясь в словах.