Ковыль - трава степная
Шрифт:
– Я еще в восьмом классе решила.
– Наташка чуть отстранилась от него.
– Я тоже в восьмом!
– обрадовался Женька.
– Ты любишь небо? Нет, то есть самолеты? Истребители, штурмовики?
– Я их никогда не видела.
– Ну что ж! Это ничего!
– поспешил успокоить ее Женька.
– Это даже лучше!
– добавил он и совсем сник.
Что "лучше" и почему "даже", он, хоть убей, не мог объяснить. Спрашивать стало не о чем, Надо о чем-то рассказывать. Женька совсем растерялся. Ничего сверхъестественного в его жизни не было,
– Наташа, ты помнишь, как осенью мы с десятым "Б" в футбол играли? начал он. И, не дожидаясь ответа, обрадовавшись, что выход найден, заспешил: - Витьку Тарасова в нападение поставили, а меня в ворота. Судил Федорок Бредихин. И вот во втором тайме...
Вальс кончился. Женька вытянул шею в сторону оркестра и умолк. На какой-то миг стало совсем тихо. Потом в дальнем конце зала полными мехами вздохнул аккордеон и тихо загрустил!
Клен ты мой опавший, клен заледенелый, Что стоишь нагнувшись под метелью белой?
Глаза ребят сделались грустными и задумчивыми. Они обнялись за плечи и пели, раскачиваясь в такт песне. К ним стайками стекались одноклассники. Песня росла, набирала силы. И уже через минуту весь зал грустил светлой, зовущей в дорогу грустью:
Сам себе казался я таким же кленом, Только не опавшим, а вовсю зеленым,
Потупив голову, Женька стоял против Наташки и несмело переступал с ноги на ногу. Глаз не поднимал, боялся, что, как только взгляды их встретятся, она повернется и уйдет. Навсегда, совсем. "Лопух, недотепа!" мысленно клял он себя, но пересилить робость не мог.
Наташка не уходила. Смотрела в сторону поющих и чего-то ждала.
– Ты любишь петь?
– спросила она, и щеки ее зарделись
– Да, - ответил Женька, не поднимая головы.
– То есть голос у меня не очень... Я только сам себе, когда один в степи бываю, пою. Там просто нельзя не петь.
– А ты любишь бывать один?
– В степи да, а вообще нет. В степи можно мечтать о чем захочется и мечтается легко.
– Я тоже люблю мечтать, - сказала Наташа.
Женька опять мучительно искал тему для разговора и не находил. Он протянул свою руку и нечаянно притронулся к ее руке. Наташкина рука вздрогнула, но осталась на месте. Женька увидел ее глаза. Они показались ему печальными, "Ей скучно со мной. И чего я таким уродился! С девчонкой по-человечески поговорить не могу".
– Наташа...
– он сжал ее пальцы.
– Женя!
– откликнулась она.
– А ты сейчас такой же, как тогда... Только не рыжий. Ты не обижаешься на меня за то, что я обозвала тогда тебя рыжим?
– Нет! Что ты, Наташа! Я на тебя ни за что не обижаюсь!
– Пойдем к Вере Алексеевне, я скажу ей, что в тот раз ты не был виноват. Что это я тебя оскорбила, а ты не выдержал и ушел с уроков.
– Натка! Ты самая хорошая!
– Женька прижал ее руки к груди.
– Не надо, увидят.
– Смутившись, Наташка отстранилась.
От счастья Женька был на седьмом небе. Он чувствовал, как счастье горячей волной заполняет сердце, мозг - всего его. Захотелось запеть во все горло, заглушить все остальные голоса,
– Пойдем погуляем!
– предложил он.
– Пойдем!
– охотно согласилась Наташка.
Чем-то недовольный, подошел Витька Тарасов и задержал их. Потер затылок и, глядя в пол, буркнул:
– Есть вино. Пойдем выпьем, что ли, Жек!
– Вить, оставим на завтра, ладно?
– умоляюще глянул на него Женька.
– Когда завтра? Когда завтра?
– вспылил Виктор.
– Завтра я еду. Понимаешь, еду! Может быть, совсем, навсегда!
– Вить, ну пожалуйста!
– взмолился Женька.
– Подожди полчасика.
Вновь заиграл оркестр. Витька махнул рукой и пошел в другой конец зала. На мгновение Женька замешкался. Что делать? Идти танцевать или гулять? Потом решительно увлек Наташку к выходу.
В школьном саду стояла предутренняя тишина. На верхушках яблонь дремал туман и в призрачном свете луны лишь слегка трепетал, как невесомая воздушная фата невесты. Меркнущим, притушенным светом роились звезды. Пахло росной травой, яблоневым цветом и еще чем-то весенним, радостным, волнующим.
.... Наташка порывисто высвободила спою руку из Женькиной и побежала в глубь сада. Он смотрел, как мелькает меж деревьев ее платье, тает в сумерках, и не мог сдвинуться с места. Стоял как завороженный. В голове мелькали какие-то отрывочные мысли. Они были будто не его, чужие. "Наташа!" - хотел крикнуть он, но набрал в рот воздух, как воду, проглотил его и промолчал.
– Наташа!
– шепотом сказал Женька и сжал ладонями виски.
– Откуда ты взялась такая?
Сердце, переполненное счастьем, распирало Женькнну грудь, как набухшая печка от избытка тепла и света распирает свою оболочку. Он почувствовал себя богатырски сильным. Таким сильным, что если бы мог обхватить, то унес бы с собой всю школу, с садом, Наташкой, со всеми ребятами и учителями. Унес бы далеко-далеко - в свою степь, к Волчьему логу, на ромашковый луг, к члетому роднику. Неожиданно для самого себя Женька перевернулся вниз головой, сделал стойку и, болтая ногами, пошел на руках. Зацепился за сук яблони и упал.
Сквозь деревья виднелось небо. Чудилось, будто звезды - переспелые яблоки, которые висят на ветвях. Женька вскочил на ноги и огляделся. Наташки не было видно.
– Наташа!
– громко крикнул он и прислушался. Она не отозвалась.
Тихо шелестел сад, из раскрытых окон школы слабо доносилась муаыка. Женьке стало вдруг страшно. Показалось, что он потерял Наташку и больше никогда не найдет ее среди этих серых деревьев, блеклых звезд, среди этой шелестящей тишины.
Наташка подошла сзади и закрыла его глаза ладошками. Руки были теплые, мягкие. Женька запрокинул голову и прикоснулся затылком к ее лбу.