Козельск - Могу-болгусун

Иванов-Милюхин Юрий Захарович

свисали шелковые розовые занавески с вышитыми на них золотом павлинами и

цветами, с ними спорили по красоте парчевые и сафьяновые покрывала на

подушках, а так-же персидские и шемаханские ковры для гостей. В углу шатра

возился у костра кипчакский раб, рассеивавший над ним порошки, от которых

распространялся запах амбры, мускуса и алоэ. Бату-хан покосился на старого

полководца, который как всегда занял место позади всех и в тени, он старался

по выражению его лица

понять, все ли сделал так, как подсказывал ему тот, но

на лице Субудая, изрытом морщинами, застыла только одна маска на все

времена – безразличие ко всему окружающему. Тогда саин-хан, прислушавшись к

возгласам, которыми обменивались гости, властно поднял руку, требуя тишины, ему нужно было вместе с ними решить очень важный вопрос, от которого зависел

общий итог похода на страну урусутов. К тому-же нельзя было допустить, чтобы

кто-то из царевичей вырвался со своим крылом вперед и первым вошел в

Каракорум, принеся монголам весть о победе. Это право принадлежало только

ему и он никому не желал отдавать его. Всех крыльев было три, каждое

состояло из четырех туменов по десять тысяч воинов, изрядно потрепанных за

время ведения военных действий и за переход по густым лесам с прятавшимися в

них урусутскими ратниками и беглыми мужиками из небольших селений, налетавших внезапно и метко стрелявших из-за деревьев. Одна из таких дружин

под командованием рязанского коназа Калывырата-Неистового, числом в тысячу

семьсот воинов, сумела отправить к Эрлику, властителю царства мертвых, пять

тысяч воинов орды, в три раза больше, чем было их самих. Другая дружина во

главе с Кудейаром из Тыржика, до сих пор не была найдена разведчиками и не

обложена воинами орды со всех сторон, как поступили они с рязанцами. И таких

урусутских дружин становилось с каждым днем все больше, они служили как бы

напоминанием орде, что ее поход закончился и пора поворачивать обратно. Вот

почему Бату-хан, прежде чем вступить с войсками в родные степи, решил

собрать царевичей и обсудить с ними проблемы, оставшиеся неразрешенными.

Оставлять страну урусутов с набиравшим силу народным сопротивлением было по

меньшей мере не умно, кроме того, была покорена только ее северо-восточная

часть.

Он снова обвел властным взглядом царевичей с темниками, некоторые из

чингизидов поглядывали на него с откровенными усмешками, ведь джихангир

прервал поход к последнему морю не дойдя до богатого Новгорода одного

конского перехода и повернув обратно возле какого-то придорожного улуса под

названием Игнач-Крест. Никто в орде не знал, почему он так поступил, вызвав

своим поступком массу сомнительных рассуждений. Они с той поры

не

прекращались никогда, а только лишь усиливались. Вот и сейчас царевичи

выжидали, что им объявит джихангир на этот раз, а он продолжал требовать

полной тишины, чтобы начать обсуждение главных вопросов, и был доволен тем, что среди сановных военачальников нет Гуюк-хана, сына Угедэя, кагана всех

монгол, и его правой руки темника Бурундая. Ведь если бы они узнали о тайном

совете чингизидов, который джихангиром и старым полководцем было решено

провести без их участия, и примчались сюда, события разворачивались бы

совсем в ином направлении. Гуюк – хан нашел бы способ обвинить саин-хана во

всех грехах, в том числе в непокорности защитников крепости Козелеск, и

затеял бы с ним драку, которая закончилась бы неизвестно чем. Теперь же

можно было проводить свою линию без оглядки на них. Крыльями командовали

Шейбани-хан, двигавшийся правым флангом, сам Бату-хан, шедший посередине, и

Гуюк-хан, этот сын ядовитой змеи, занимавший левый край. Но существовало еще

четвертое крыло, которое было под личным началом Субудая, надежно спрятанное

от всех, численность его была вполовину меньшей – полтора тумена, или

пятнадцать тысяч воинов. Эта орда была вооружена лучше других полков, она

выходила из тени только в исключительных случаях. Джихангир возлагал на нее

особые надежды, потому что она играла роль палочки-выручалочки во всех

непредвиденных случаях, в том числе тогда, когда какое-либо крыло вышло бы

из подчинения. Это была задумка Субудай-багатура, смотрящего на несколько

лет вперед.

– Шейбани, сколько зерна ты везешь в своих обозах? – спросил джихангир, окидывая родного брата властным взглядом. Начальник правого крыла криво усмехнулся и высокомерно задрал жирный

подбородок. Это был монгол лет тридцати с круглым лоснящимся лицом, посаженным прямо на жирные плечи, и вертлявыми черными зрачками. Короткий

нос, едва выступающий над высокой верхней губой, имел подвижные как у собаки

ноздри, а за толстыми губами скрывались кривые зубы с наклоном к середине.

Он был в китайской кольчуге, выкованной из мелких колец, и в кипчакском

шлеме с гребнем посередине, маленькие толстые ноги в зеленых сапогах были

скрещены и поджаты под рыхлый зад.

– Джихангир, тебе известно, что зерно и другие припасы мы в стране

урусутов раздобыть не смогли, потому что они поджигали хранилища и засыпали

землей погреба, – Шейбани обвел взглядом сидящих по обе стороны трона, как

бы приглашая их в свидетели. – В моем обозе зерна и других продуктов хватит