Козельск - Могу-болгусун
Шрифт:
за сулицу, прислоненную к стене заборола, и приготовился метнуть ее в
приближающегося врага, а Звяга торопливо готовил к полету новую стрелу.
Нужно было опередить нападавших с отражением их атаки, иначе потом, когда
они сделают первый выстрел, всегда точный, настроиться на ответный удар было
трудно. А те бросили поводья и чуть отстранились назад, опираясь грузными
телами о спинки седел, кони пластались по воздуху, выбрасывая передние ноги
далеко вперед
тяжеловесных всадников на крепких спинах как пушинки. Когда до заборола, в
котором сидели сотник с десятским, осталось саженей двадцать, мунгалы
приготовились отпустить тетивы луков, но защитники крепости их опередили.
Вятка с силой метнул сулицу в переднего конного, а Звяга пустил стрелу в
стелющегося за ним, оба ратника не сговариваясь упали на доски пола, не
думая о результатах атаки. В проем заборола ворвались несколько ордынских
стрел, они вошли в бревна прясла на другой его стороне едва не наполовину, задрожав оперенными хвостами будто трещетки у ночных сторожей.
– Славно мы их подцепили, – оскалился Звяга, лежа на полу. Сотник поднял голову и посмотрел на края проема: – Вставай, – приказал он. – Мунгалы сейчас начнут закидывать к нам свои
крючья с лестницами.
– А мы их тут как раз и встретим, – не замедлил с ответом Звяга, он
развернулся к входу в забороло и крикнул. – Паланья, несите с Данейкой
смоляной отвар, надо полечить смалявых огарян.
Сначала послышалось мелкое шарканье по полатям маленьких лапотков, а
потом из-за бревенчатого угла выглянуло девичье лицо с яркими голубыми
глазами, пунцовыми щеками и красными пухлыми губами: – Вота, Звяга, у нас такой отвар готов завсегда, – сказала молодая
девка в мужской фофудье и в длинном льняном платье до пят. – Кого там надо
полечить, мунгал ентих?
– А ни то, лезут и лезут из всех щелей, как тараканы, – зацвел лицом и
Звяга.
– А не надо было их приваживать, – девка крутнулась на месте и
очутилась в забороле с дымящимся горшком с толстыми ручками по бокам.
Подождав, пока в проем влетит очередная стая стрел, она ловко перегнулась
через край и выплеснула кипящую смолу на головы нападавших, стараясь полить
ордынских всадников как рассаду на своем огороде. – Нате-ка, нехристи, целебного отварцу, – запричитала она. – Он бы-ыстро избавит вас от разбойной
болезни...
Снизу поднялась наверх неистовая волна яростного воя от боли и
бессилия, она отхлынула от стен, докатилась до рва и там начала стихать, заглушаемая мощными звуками боя.
– Все сгибнут, кочевряжьи морды, смола-от она до печенок прожигает, –
Паланья,
выходу из заборола. – Кличьте, когда ваши тараканы начнут итить купно, отварец у меня на них заведен отменный.
– Ругай их, Паланья, почем свет, – Звяга дурашливо насмурил брови, видно, ладная девка ему нравилась. – У нас с Вяткой тоже от этих мунгал ржа
душу ест.
– А ни то, – полуобернулась девка на ходу. – Лучше их со стены
обварить, нежели попасть самим под поганых.
Вятка, слушая ихний брех, только ухмыльнулся в усы, выдергивая из тула
новую стрелу.
В княжьей гриднице собрались отцы городка, тут были несколько столбовых
бояр в высоких шапках и в медвежьих и бобровых шубах с “т” – образными
посохами в руках, символами их власти, еще митрополит в фелони, с
аксамитовой камилавкой на голове и с посохом в руках из сандалового дерева, он пришел вместе с другими монашествующими в черных клобуках и куколях.
Купцы в куньих и собольих шапках и в таких же шубах, подбитых китайской
материей, ратные военачальники в доспехах во главе с воеводой Радыней, огнищане – крупные землевладельцы, представители ремесленного люда в
лопотье – одежде, помеченной ремеслом, по одному от лучников, мечников, копейщиков и прочих мастеровых. Выборные от Подола, Заречья, Нижнего Луга, и
других районов, где проживали простые граждане, и даже от посадских, укрывшихся с семействами за стенами городка. Не было только выборных от
сбегов и от иностранных купцов, захваченных осадой врасплох, их интересы
представлял теперь воевода Федор Савельевич Радыня На стенах гридницы висели
светильники с фитилями из шерстяных ниток продетых в отверстия медных
пластин, концы которых были опущены в растительное масло. Света от них было
недостаточно, поэтому по углам горели еще лучины, вставленные в железные
рожки. Вдоль стен стояли дубовые лавки, занятые присутствующими, а в глубине
возвышалось дубовое стольце – кресло с резным верхом и с гладкими
подлокотниками, на котором после пропажи на охоте козельского князя Тита
Ольговича давно никто не сидел. Наследник Василий Титыч был еще мал, он
только готовился переступить отроческий порог, а его мать Мария Дмитриевна
позволяла себе примять подушки сидения лишь в исключительных случаях. По
бокам стольца стояли два дружинника в шеломах, при мечах и с секирами на
плечах, они были облачены в куяки – пластинчатые доспехи, на ногах у них
были красные сапоги. В переднем углу темнел ликами святых небольшой