Козлиная песнь
Шрифт:
И вдруг выбежал из комнаты и уткнулся лицом в кровать мою.
А философ, не замечая происшедшего, уже играл чистую, прекрасную мелодию, и круглое, с пушистыми усами, лицо его было многозначительно и печально.
Я подошел к зеркалу. Свечи догорали. В зеркале видны были мои герои, сидящие полукругом, и соседняя комната, и стоящий в ней у окна Тептелкин, сморкающийся и смотрящий на нас.
Я поднял занавеси.
Наступило уже темное утро. Уже слышались фабричные гудки. И я вижу, как мои герои бледнеют и один за другим исчезают.
Глава XXI МУЧЕНИЯ
Вернувшись
– Избавь меня от искушения, дай мне силу видеть мир прекрасным, - склонил он голову, а когда он поднял лицо, показалось ему, что не Елены Ставрогиной лицо у статуэтки, а Марьи Петровны Далматовой.
Всю ночь пробыл в задумчивости Тептелкин.
Уже кенарь пел в комнате Сладкопевцевой, уже Сладкопевцева, вернувшись с дружеской пирушки, искала воды попить. Уже шлепали ее туфли по комнатам, а Тептелкин все следил образ уходящего мира, когда он был юн, совершенно юн.
К утру гуманизм померк, и только образ Марии Петровны сиял и вел Тептелкина в дремучем лесу жизни.
К вечеру Тептелкин сидел у стола и испытывал некое мучение. Он вспомнил, что некоторые великие люди воздержались.
– Как же я, - думал Тептелкин, - поддамся соблазну и женюсь? А может быть, природа совсем не для того меня создала. Женюсь - и ослабеет моя память, исчезнут дивные и неясные грезы, исчезнут эти ясные утренние часы и спокойные ночи. Рядом со мной будет стареть женщина, и я замечу, что я старею. Да, трудный вопрос, - заходил Тептелкин по комнате.
– А может быть, я не в силах буду жениться, может быть, я не мужчина. Может быть, тело у меня не созревшее. Что ж, женюсь, а потом ужас...
Ему стало страшно, он машинально открыл дверь, но никто не вошел.
Тептелкин налил холодного чаю, выпил залпом.
– А может быть, вся моя мужская сила в ум перешла. Как быть, как быть? закрыл он дверь.
– Жениться хочу, а, может быть, тело мое не хочет. Но некоторые очень поздно созревают. Может быть, и я созрею когда-нибудь.
Еще быстрее заходил Тептелкин в темноте по комнате.
Внизу, в разрушенном подвале, работники варили мыло. Сквозь щели пола пробивался едкий пар. На улице за запертыми воротами дворник, на тумбе, читал Тарзана, поднося книжку к глазам.
И тут-то появилась в комнате Тептелкина необыкновенная двадцатитрехлетняя девушка - Марья Петровна Далматова; в соломенной шляпке, казалось, она срывала цветы с красного дощатого пола, протягивала их Тептелкину. Тептелкин склонялся, подносил их к носу, набожно целовал. Затем она начала плясать, и Тептелкин услышал необыкновенные голоса и увидал, что у ней в руках дрожит стебелек и наливается бутон, распускается голубой цветок.
– О, как развращен мой мозг, - заходил Тептелкин по комнате.
В это время дежурный дворник докончил читать Тарзана, походил перед домом, снова сел на тумбу и задремал... Тептелкин появился в окне.
– Какие звезды, подумал он.
– И под таким звездным небом
Тептелкин вышел из дому. Окна домов изнутри освещены то резким, то сентиментальным, то безразличным светом. Тептелкин судорожно идет в своем осеннем пальто. В эту ночь испытает он, мужчина ли он или нет, и может ли он жениться, вступить в брак с Марьей Петровной Далматовой. Тептелкин идет, торопясь, от улицы Лассаля к Октябрьскому вокзалу. Иногда он посреди панели останавливается на мгновенье, иногда обгоняет прохожих и делает то, что он ни-когда до сих пор не делал, - заглядывает под шляпки.
Он ищет самую уродливую, чтоб не могло быть и речи о любви. Он останавливается, ему предлагают услуги почти дети, с похабным выражением глаз, со скверной улыбочкой, с утрированными ребяческими движениями.
Он врастает в землю перед ними, и они, источив свое красноречие, покрывают его словами и спешат вдаль. Иногда Тептелкина обгоняет существо на стоптанных каблуках, с отсутствием румян на щеках, с невообразимо желтым горностаем вокруг шеи и, стараясь сохранить ушедшее достоинство, шепчет:
– Первые ворота направо.
Наконец он видит то, что ему надо было. Из пивной, недалеко от Лиговки, выходит женщина - широкая, крепкокостная, крупнозубая.
– Вы в бога веруете?
– обращается к ней Тептелкин.
– Конечно, верую!
– женщина осеняет себя крестным знамением.
– Идемте, идемте, - энергично Тептелкин тащит ее вниз по Невскому.
– Меньше чем за три рубля не пойду!
– угрюмо осматривая фигуру Тептелкина, заявляет она.
– Это все равно, это безразлично, - утверждает Тептелкин и тащит ее за рукав по Невскому.
– Куда ты тащишь меня? Я близко живу. А ты черт знает куда меня тащишь.
Останавливается женщина и выдергивает руку.
– Потом, потом, я пойду к вам, но сначала вы должны поклясться.
– Да что ты, пьян, что ли, какой клятвы тебе еще нужно?
И она с удивлением, почти с испугом уставилась в вибрирующее лицо Тептелкина.
– Все зависит от этой ночи, - не слыша, шептал Тептелкин.
– Вся дальнейшая жизнь моя зависит от этой ночи! Жениться хочу, - стонало в Тептелкине. Жениться! Испытание сегодня, на перекрестке я, на ужасном. Если я окажусь мужчиной, я женюсь на Марье Петровне, если нет - то евнухом, ужасным евнухом от науки буду!
– Да что ты шепчешь!
– вскрикивает женщина.
– Долго мы стоять на улице будем?
– Идемте, идемте, - заспешил Тептелкин, - идемте.
– Да ты, кажется, к собору меня ведешь?
– раскрыла желтые глаза женщина.
Но Тептелкин уже тащил ее к стене, где мерцала икона.
– Поклянитесь, что вы не заражены, - остановился он перед иконой. Поклянитесь!
– провизжал он.
– Ах ты бес!
– рассердилась женщина и, качая юбкой, скрылась в пролете.
Марья Петровна сидела в своей комнате с кисейными занавесками за столиком и гадала на картах. За окном была ночь, за спиной на стене карточка.