Краеугольный камень
Шрифт:
– Я не веду им счет, – ответил Хэммонд и взводный лейтенант Ник Уистлер, которого прикомандировали к ним совсем недавно, вместо ушедшего в отставку Махоуна, усмехнулся.
– Все ведут счет, Стив, – сказал он. – Это как с женщинами. Ты всегда держишь в уме число тех женщин, с которыми тебе посчастливилось переспать, пусть и не признаешься в этом другим.
– Блокнота с именами бывших подружек у меня тоже нет, – Стив мельком взглянула на Эбби. Она смотрела на него с вызовом. Парни в отделе были в курсе их с капралом Уолдорф отношений, а вот новый лейтенант – нет. Повисло неловкое молчание, которое сопровождалось стрекотом цикад и назойливым жужжанием мух.
– Семьдесят три снятых цели, – Уолдорф не вмешивалась в разговор до того момента, она сняла ботинки и, не изменяя себе, читала книгу, прислонившись к нагретому боку «Хамви».
– Семьдесят три человека, – поправил
Позже, когда солнце сядет за горизонт, а в небе загорятся тысячи звезд, а морпехи, наконец, примут скудный душ и отужинают, Стив скажет Эбби: «Да, ты моя наводчица. И не нужно этих дурацких усмешек. Ты та, за кем я иду. Видишь Полярную звезду в небе? Ты – моя Полярная звезда».
Не встретив отклика ни в одном из парней, капеллан сдался. Он сел на песок, сложив ноги по-турецки, и отложил свою потрепанную Библию. Капеллан батальона лейтенант Майкл Перселл был новичком. Ему не доводилось бывать в эпицентре боевых действий, за весь срок службы ему так и не пришлось стрелять в людей. Он, в отличие от всех остальных, об этом не сожалел. О чем и сказал Стиву во время единственного и непродолжительного разговора. Он сокрушался, что морпехи с легкостью думали и говорили о лишении человека жизни. В первые дни Перселл был в бешенстве, но со временем привык. Стив так и не понял мотивов высших чинов, приславших этого причетника в Ирак, но и спорить не стал, потому что спорить с полковником Миллиганом было невозможно.
Морпехи ступали словно по тонкому стеклу, состоящему из нравственности и морали, пока шли по Ираку. Они охотились на невидимых врагов, которые сидели в своих укрытиях в гражданской одежде на тоннах самодельных взрывных устройств и оружия, поэтому стрельбу вести приходилось по населенной местности. Иногда Стиву казалось, что убийства и смерти мирных превосходили по своему размаху уничтожение боевиков и членов террористических группировок. Сержант Хэммонд был уверен, что не он один пришел к этой мысли, но он так и не услышал сожалений сослуживцев по этому поводу. От того и решил, что нахождение в лагере капеллана бессмысленно.
Полковник Миллиган считал иначе. Им так и не посчастливилось узнать, во что же верит полковник, атрибутов верующего католика на нем не было. По уставу капеллан был безоговорочным приложением к каждому батальону, а то, что полковник чтил устав, было очевидно. Иногда морпехи ненавидели полковника Уильяма Миллигана за его непреклонную, маниакальную одержимость стандартами выправки, но все же относились к нему с уважением. За время командования Миллигана их потери не превышали потери врага. Он не бросал своих подчиненных в пекло, осторожно и с умом подходил к выбору из офицерского состава взводных лейтенантов и ротных капитанов. Его уважали за то, что раненых эвакуировали с поля боя молниеносно. За то, что он лично выбивал из правительства все для тех, кто с войны вернулся инвалидом или для семей тех, кто из Ирака не вернулся вовсе. Уильям Миллиган был человеком совестливым и справедливым, и это было еще одной причиной, почему парни из первого разведбатальона его уважали. Иногда полковник Миллиган становился катализатором накопившегося у морпехов раздражения, потому что он был человеком очень принципиальным. Он требовал, чтобы все бойцы званием ниже сержанта отдела носили определенные нормами стрижки и брили свои лица, как полагалось по уставу, от чего у военнослужащих без необходимых средств гигиены и регулярного душа появлялось раздражение на коже и прыщи. Он настаивал, чтобы главный сержант Браун-Финдли (которого парни иронично прозвали сержантом Хартманом, за поразительное сходство с героем фильма Стэнли Кубрика 13 ) следил за тем, чтобы все морпехи тщательно ухаживали за формой и чистили оружие, как полагалось. Иногда парни думали, что если не вражеская пуля, то их убьет щепетильность полковника к армейской муштре, на что тот отвечал: «Если вызвался на войну, будь готов к тому, что тебя попытаются убить».
13
Речь идет о картине С. Кубрика «Цельнометаллическая оболочка» 1987 года.
Выполнять настояния полковника и слушать проповедь капеллана во время непродолжительного отдыха никто из них не хотел. Ради того, чтобы не делать этого, многие католики прикидывались атеистами. Никто из них не спал более четырех часов за ночь, с тех пор как началась смена. Продовольственный рацион оскудел после того, как грузовик снабжения подорвался
14
СВУ – Самодельное взрывное устройство.
Мало кто из них признавался друг другу в глубоких опасениях, в страхе, в сомнениях. За исключением сержанта Дженаро Сукре, для которого эта командировка в Ирак была последней. Он, наконец, решил уволиться из армии. Примерно месяц назад Рино стал отращивать волосы и при каждом удобном случае показывал остальным парням фотографии его Пилар, их дочери и фермерского домика, который он купил в Мексике, в штате Идальго, неподалеку от города Актопан.
– Пришел к выводу, что я не люблю стрелять в людей, какими бы засранцами они не были.
Сукре, как и многие другие морпехи, поступил в корпус, чтобы не загреметь в тюрьму. Он вырос в бедной семье в неблагополучном районе Сан-Диего и в юности чуть было не ввязался в криминал, участвовал во всех уличных драках и разборках, которые были доступны молодому мексиканцу с бурлящей кровью и натренированными мышцами. Дженаро ненавидел войну, но он знал, что одного из его многочисленных двоюродных братьев убили в перестрелке, а двух других посадили за вооруженную кражу. Дженаро был влюблен в свою Пилар с пятнадцати лет, а когда надел форму и выбрал праведный путь человека, который стреляет только в благих целях, она наконец сказала ему «да».
– Какого черта ты здесь делаешь? – спросил его однажды полковник.
– Сэр, полковник Миллиган, я заблудился по дороге в тюрьму, сэр, – отшутился Рино. И если бы Стив уже однажды не слышал, как смеется полковник Миллиган, то решил бы, что тот задыхается, зайдясь в приступе лающего кашля. Так странно и неестественно звучал его смех.
Сукре был в Афганистане и уже тогда пришел к выводу, что ему отвратительно все, чем он и другие морпехи занимались. Во время простоя, пока они не готовились к атакам и к убийствам, парни обсуждали женщин, которых поимели, и тех, кого хотели бы поиметь, разбирали и собирали оружие на скорость, мастурбировали, рыли окопы, играли в американский футбол, снова обсуждали женщин, качались и снова мастурбировали. Сукре понятия не имел, зачем завербовался на службу повторно, и после Афганистана отправился в Ирак. Возможно, он чувствовал, что его война не закончилась. И что бы он ни делал после: женился на Пилар, купил фермерский дом или воспитывал дочь, он оставался человеком, умеющим держать в руках оружие и пользоваться им. Он оставался морпехом. Он был неотделимой частью корпуса. И другие морпехи, оставшиеся в пустыне по разным причинам, убивающие и умирающие, были им. А сейчас, он почувствовал связь с дочерью, всего пару раз подержав ее на руках, и наконец был готов вернуться.
Вечером того же дня, когда остальные улеглись на ночь, устроившись в вырытых ямах рядом с машинами под камуфляжной сеткой, Стивен нашел Эбигейл на заднем сидении их «Хамви» и, не раздумывая, сел рядом, заняв собой все свободное пространство. Эбби часто полушутя жаловалась на то, что Стива было слишком много во время непродолжительного отпуска, который они провели вместе. Стив вспоминал дни, проведенные на Кубе, ночи в отелях, ослепительно белый песок, липнущий к коже, безнадежно смятые простыни, то, с какой страстью Эбигейл делала снимки в Гаване на площади Революции и разглядывала граффити. В череде этих дней, которые смешались в памяти Стива, когда они занимались любовью, пили «маргариту» на пляже и колесили по стране на арендованной машине, Эбигейл и жаловалась, что Стива слишком много. Он занимал большую часть кровати, пышущий жаром, как печка в автомобиле, прижимался во сне и крепко держал, будто боялся проснуться и обнаружить потерю. Он заполнял мысли Эбигейл, не давал ей думать, и Эбби злилась на него, будто бы Стив был в этом виноват. «Клянусь тебе, Стив, – однажды сказала она. – Я пропала. Я снова пропала».