Крах империи (Курс неизвестной истории)
Шрифт:
Но точно так же империя не может мириться и с тем, что ее подданные ведут войну друг с другом или грабят других. Империя, претендующая на роль христианской империи, на роль европейской империи, распространяющейся на восток, не может позволить своим подданным практиковать жестокие, изуверские, отсталые обычаи.
В общении с автором этих строк один чеченский юноша совершенно серьезно заявил, что красть скот — это романтика и благородный спорт, что без этого занятия не вырастишь настоящего воина. На мой вопрос, почему же «настоящие воины» проиграли войну «ненастоящим» (конокрадство в
Разумеется, цивилизованное государство не может относиться к любой «романтике» этого рода иначе, чем к нарушениям Уголовного кодекса. Соответственно, кража скота чеченскими юношами у аварцев или похищение лезгинами чеченских девушек начинается рассматриваться как вульгарное воровство и преступление против личности, попытка изнасилования и прочие скучные реалии, представления о которых родились совсем ~ других широтах. И чуждые романтики колониальные власти, и грубые, скучные полицейские пресекают это чудное занятие, столь необходимое для подготовки нового поколения Хаджи–Муратов и Казбичей.
Так же прозаически, в самых мрачных традициях полицейского сыска, пресекается другой красивый (наверное, и полезный?) народный обычай — кровная месть.
Российская империя не может позволить своим подданным убивать, грабить и насиловать друг друга, даже если им самим этого хочется, и пусть далеко не сразу, но какой–то элементарный порядок водворяется во всех новых областях империи. Водворяется силой? Да, силой! Мусульманский мир до последней капли крови борется за свою независимость… в том числе за право торговать рабами, держать по Четыре жены, лить кипящее масло на неисправного раба и резать кровного врага, вплоть до месячного младенца.
Только после отчаянной конной атаки кокандцев на русские части (в 1860 году), расстрелянный из скорострельных винтовок мусульманский мир понимает раз и навсегда: воровать русских ему уже больше не придется. Только после введения патрульной службы на караванных дорогах мусульманские работорговцы убеждаются: торговать друг другом тоже нельзя. Чтобы понять это окончательно, им приходится вдохнуть запах висящих на карагачах работорговцев — тех, что еще не поняли намеков.
ПРОБЛЕМА НАБЕГОВОЙ СИСТЕМЫ
В 1804 году русские войска впервые ответили набегом на чеченский набег. Не ответить на набеги горцев российская армия не могла, потому что никогда и ни одно государство не могло и не может допустить, чтобы его подданных грабили и превращали в рабов. А Грузия была для адыгейцев, лезгин и чечен полем охоты на рабов и местом грабежей. С появлением русского крестьянства у них возникло еще одно такое поле…
Началась Кавказская война, одна из самых кровопролитных, долгих и тяжелых войн, какие только вела Россия за всю свою многострадальную истор, ию. За время этой войны погибнет 70 тысяч русских солдат, примерно столько же грузинских ополченцев и несколько сот тысяч горцев разных племен. Будут растрачены колоссальные материальные ресурсы, затрачены невообразимые усилия обеих сторон.
По мнению современников, «кавказская
Серебряков считает, что «крайность, до которой горцы доведены теперь голодом», необходимо использовать «для ускорения покорности, тщетно до сего времени достигаемой одними мерами кротости и великодушия. Которого ценить они по дикости своей не могут».
Лазарь Маркович, «чтобы довести натухайцев до крайности», прямо советует: «После неурожая 1839 года в горах повсеместный недостаток; что если мы наступающим летом истребим их жатвы, то следующею зимою они будут жертвами голода» [47, с. 250].
В документах встречаются свидетельства настолько ужасные, что в них просто трудно поверить: о вымирании целых семей, лишенных топлива и еды; о продаже бедными горцами собственных детей богачам, причем оплата производилась мукой или крупой.
Этот ужас длился десятилетиями, а ведь нет сомнения, что стоило горцам отказаться от набегов — и он бы тут же прекратился. Но вспомним «Хаджи–Мурата», где старики все же выбирают посылать к Шамилю, а не идти под власть русских. По–видимому, набег был не только способом решить чисто материальные проблемы. Это был образ жизни, философия, самосознание.
При этом русские готовы были воспринимать горцев так же, как любых других новых подданных, но с одним условием немедленное прекращение набегов, наведение порядка в русском понимании этого слова, то есть прекращение частной войны. Беда в том, что горское общество могло выполнить почти любое другое условие, но не это …
Русские офицеры и генералы даже в условиях войны готовы были относиться к горцам сочувственно. Они совершенно справедливо считали набеговую систему «дитятей бедности», но одновременно (и тоже справедливо) считали набеги проявлением дикости и некультурности горцев. Долгое время русские офицеры и государственные деятели искренне считали, что надо только устроить жизнь горцев, сделать ее обеспеченной от лишений, стабильной, как набеги окончатся сами собой.
В какой–то степени они были правы, эти благожелательные русские люди. Ведь рост населения происходит даже в бедных долинах Северного Кавказа. Рост населения рано или поздно приводил к тому, что продуктов питания начинало не хватать. Теоретически можно было перейти к каким–то более интенсивным технологиям ведения хозяйства… Насколько эта теория могла претвориться в реальность — второй вопрос.
Реально горцы могли бы расселиться на другие территории (желательно с похожим климатом и условиями жизни); но на равнинах — уже русские. Земли у горцев стало даже меньше, потому что они уходили из зон русского расселения, втянулись в горы. Людей становилось все больше, земли все меньше.