Крах тирана
Шрифт:
Если раньше всадник мог предъявить тавро, вырезанное из крупа павшего коня, и его хвост, чтобы получить нового скакуна, то теперь это уже было невозможно. Зато в дружинах кумыкских беков всадников прибавлялось с каждым днем.
Отряды Лютф-Али-хана несли потери, но все равно двигались вперед – слишком большим было его войско, чтобы его могли остановить дружины повстанцев. Лютф-Али-хан понимал, что затяжные бои с ними могут обернуться провалом кампании, и рвался вперед, несмотря ни на какие жертвы.
Пробившись на территорию Мехтулинского ханства, Лютф-Али-хан и здесь встретил ожесточенное сопротивление, завалы на дорогах и организованную оборону укрепленных аулов.
У Дженгутая,
Ахмад-хан уходил быстро, распуская слухи, что намерен укрыться в Хунзахе, куда вела хорошая, но делавшая большой крюк дорога через Леваши. Большому, неповоротливому войску Лютф-Али-хана с пушками и обозами за ним было не угнаться. Чтобы не дать отрядам горцев соединиться для дружного отпора и не опоздать к встрече с Надир-шахом, Лютф-Али-хану нужно было идти на Хунзах как можно быстрее и самым коротким путем. И путь этот, как подтвердил Хасбулатшамхал, лежал через Аймакинское ущелье. Точнее Хасбулат сказать не мог, а его нукеры спорили, предлагая свои пути:
– Туда надо через Апши идти!
– Где это Апши? – спрашивали лазутчики.
– Где-то там, – показывали нукеры вдаль, на гряды хребтов. – За горами.
– Нет, – говорили другие, – после Апши дорог нет, одни хребты. Лучше через Ахкент.
– А это где? – пытались понять лазутчики по своим картам.
– Тоже там, за хребтами.
– Или через Кулецму. Так ближе.
– Кулецму? – недоумевали сбитые с толку лазутчики.
– Или через Охли.
– Охли? А это еще где?
После долгих споров все сошлись на том, что идти надо по той же дороге, по которой ушел Ахмад-хан Мехтулинский, до Волчьих ворот на высоком перевале, а потом уже решать, как быть дальше.
Но не для того Лютф-Али-хан имел при себе проводника Мусу-Гаджи, чтобы плутать по горным тропам. Пусть показывает путь, если дорога ему жизнь его невесты и своя собственная.
Муса-Гаджи понимал, что наступает его час. Все, что происходило до сих пор, убедило его в том, что сопротивление было тщательно продумано и что объединенные силы горцев готовятся встретить Лютф-Али-хана в Аймакинском ущелье. Муса-Гаджи отлично знал эту ужасную теснину, способную поглотить не только отряды Лютф-Али-хана, но и всю армию Надир-шаха. И когда за ним прислали одного из нукеров Хасбулата, предположения Мусы-Гаджи подтвердились окончательно.
– Тебя требует Лютф-Али-хан, – объявил нукер.
– Повинуюсь, – ответил Муса-Гаджи, трогая своего коня.
Когда они подъезжали к шатру Лютф-Али-хана, нукер шепнул Мусе-Гаджи:
– Веди напрямую, через перевалы, пока не выдохнутся. А потом – через Аймаки.
– Кто ты? – спросил удивленный Муса-Гаджи.
– Тот, кто передает тебе салам от Фирузы и Ширали.
– Но ты служишь каджарам, – сомневался
– Не больше, чем ты, – усмехнулся в усы нукер. – Когда придет время скрыться, я дам тебе знать.
Глава 81
Лютф-Али-хан, не снимавший доспехи даже на отдыхе, пребывал в дурном расположении духа. Дагестан ему не нравился. То ли дело было в Индии, где все решалось быстро и просто. Мухаммад-шах, сидевший на горе сокровищ, безропотно отдал и их, и страну, а дагестанцы, сидящие на каменных вершинах, готовы умереть за эти никчемные нагромождения скал. Народ, готовый воевать до последнего не за богатства, которых у него не было, а просто за свою свободу, такой народ Лютф-Али-хан считал слишком опасным. Его нужно было уничтожить раз и навсегда, как и повелел великий падишах.
Но вместе с тем Лютф-Али-хана мучили сомнения. Непомерной ценой шах готов был заплатить за горную страну, где не захочет жить ни один житель Персии. Разве недостаточно было прибрежной полосы? Если главной целью Надира была Россия, то зачем было идти на такие жертвы только ради того, чтобы водрузить на снежных пиках Кавказа свои знамена? Не лучше ли было отгородиться от горцев крепостями и утвердить на равнине суровый порядок? А когда бы покончили с Россией, то и горцы бы, наверное, сочли за благо стать частью великой Персии. Но теперь, когда Надир-шах принес горцам столько зла и несчастий, кто поручится, что они их забудут? Останься от дагестанцев хоть один человек, даже малый ребенок, он вырастет с одной мыслью – отомстить. А это горцы умеют. И разве не ясно уже, что чем больше шах уничтожает этих горцев, тем сильнее они сопротивляются. Даже во внешне спокойном шамхальстве Хасбулата Тарковского вдруг произросло вооруженное неповиновение… Или жестокости шаха были такими непомерными, что люди просто перестали их бояться и решили, что лучше умереть со славой, чем быть угнанными в рабство, выселенными в чужие края и все равно погибнуть, но уже в позоре и унижении?
Лютф-Али-хан вдруг поймал себя на мысли, что даже думать такое – преступление перед великим падишахом, деяния которого не всегда доступны пониманию простых смертных.
– Если мирозавоеватель поступает так, а не иначе, значит, это небесное предначертание, – утешал себя Лютф-Али-хан. – А наше дело – смиренно исполнять его волю. Жаль только, что та пуля…
И Лютф-Али-хан вспомнил загадочную историю в Мазандеранском лесу, где произошло неудачное покушение на Надир-шаха. Не промахнись тогда стрелок, и не было бы этого ужасного похода… Лютф-Али-хан кое-что знал о том покушении и цепенел от страха, когда представлял, что об этом узнает кто-то еще. Втайне Лютф-Али-хан надеялся, что в Дагестане найдется стрелок, который не промахнется. И лучше, чтобы это случилось поскорее, ведь следствие по тому покушению еще продолжалось, и могли выплыть наружу весьма неожиданные обстоятельства заговора. А если бы стала известна хотя бы часть правды, то Надир-шах не пожалел бы и собственного шурина, каким бы отважным полководцем он ни слыл. А потому оставалось одно – явить новые подвиги и надеяться, что история с заговором останется тайной навсегда. По крайней мере пока Надир жив и здоров.
Когда стража ввела в палатку Мусу-Гаджи, Лютф-Али-хану, не увидевшему в его глазах рабского смирения, очень захотелось отрубить ему голову. Тогда бы и все прежние неудачи можно было свалить на проводника, который заводил его войско не туда, куда следовало. И если бы не опасение навлечь на себя гнев Надир-шаха и не страх перед неудачей всего похода, Лютф-Али-хан так бы и поступил.
– Те, кто осмеливался поднять против меня кинжалы, разбежались, как мыши, – сказал Лютф-Али-хан. – Как бы они снова не осмелели, собравшись с такими же мышами из других нор. А потому я желаю выйти к Хунзаху кратчайшим путем.