Крах тирана

Казиев Шапи Магомедович

Под горестные вопли врагов и победные крики горцев Мухаммад-Гази сорвал с груди мазандеранца латы, вспорол ему грудь и вырвал еще трепещущее сердце. Показав его всем, Мухаммад-Гази швырнул его в речку, огибавшую Хициб. Считалось, что это предвещало победу. Затем он забрал меч сраженного пехлевана и вернулся к ликующим соратникам.

У Мусы-Гаджи отлегло от сердца. Как бы он показался на глаза Фирузе, если бы с ее отцом случилось непоправимое?

– Ты сделал то, что не каждому по плечу, – поздравил Мухаммада-Гази Чупалав, гордый одержанной победой.

– Осталось сделать то

же самое с Надир-шахом, – сказал Муртазали, в нетерпении поигрывая саблей.

Весть о победе Мухаммада-Гази над мазандеранским богатырем быстро долетела до Согратля. Горцы приветствовали победителя ружейной пальбой. А Фируза не знала, радоваться ей или плакать при мысли о том, что могло случиться с ее отцом.

Глава 107

Труп поверженного мазандеранца каджары утащили в свой стан и положили перед Надир-шахом. Шах не верил своим глазам. Горцы убили в поединке его лучшего воина, вырвали ему сердце, будто вырвали у войска шаха веру в победу. Это был дурной знак, обдавший холодом все нутро падишаха. Но он привык сам определять судьбу и не желал верить в плохие предзнаменования. Он отгородился от страшной картины своим счастливым щитом и подозвал визиря:

– Пусть уберут это свидетельство позора, а взамен принесут мне голову того, кто убил моего богатыря.

– Я все исполню, мой повелитель, – пообещал визирь. – Шахман сказал, что это был отец…

– Чей отец? – насторожился шах, начиная о чем-то догадываться.

– Той девушки, беглянки.

– Он поступил достойно. Но пусть он победил сегодня, завтра он потеряет голову.

– Да, мой повелитель.

Шах помолчал немного, осмысливая случившееся. Но теперь ему было не до несбывшихся надежд. Он взмахнул саблей, будто надеясь рассечь темные тучи, моросившие мелким дождем.

– Проклятый дождь! Что с ружьями?

– Они не стреляют, мой повелитель, – сказал визирь. – Фитили отсырели.

– Почему молчат пушки?

– Порох намок, мой повелитель.

Исправить это досадное обстоятельство Надир-шах был не в силах. Даже если бы снес головы всем, кто отвечал за боеприпасы. Но ждать, пока солнце вернет силу его оружию, он не желал.

– Меня ничто не остановит, – пригрозил небу Надир и приказал визирю: – Пусть приготовятся лучники и пехота.

Забили барабаны, зазвучали сигнальные трубы, передавая приказы. Помчались к своим полкам тысячники.

– Позовите ко мне русского посланника! – повелел шах.

Калушкин, с интересом следивший за происходящим, был поблизости.

– Ваше величество, – поклонился Калушкин шаху.

– Сегодняшнее сражение покажет, кто есть кто, – сказал Надир-шах.

– В том нет сомнений, ваше величество, – согласился Калушкин.

– Мои войска сметут этих бунтарей, – продолжал шах. – А потом я возьму и Хунзах. Но может случиться, что кто-то уцелеет и побежит в вашу сторону. Так не забывайте же, что вам надлежит не принимать дагестанских беглецов, а брать их под стражу и возвращать мне.

– Но… – подыскивал возражения Калушкин. – Что если кто-то из них попросит подданства Российского?

– Тогда вам лучше будет вспомнить, что случилось с Индией,

которая укрыла афганцев, спасавшихся от моего гнева, – пригрозил шах.

– Я передам ваше пожелание, – пообещал Калушкин, который имел свои предположения о том, кто и куда побежит из Дагестана.

– Ну а теперь смотри, – сказал Надир-шах, – и постарайся ничего не упустить, когда будешь писать своему государю о моей новой победе.

Шах указал визирю кнутовищем в сторону горцев и приказал:

– Их жизнь не в счет!

И без того мрачное небо потемнело от тысяч стрел, выпущенных каджарскими лучниками. Горцы прикрылись щитами, ответили ружейным залпом и, не дожидаясь нового града стрел, бросились на врага.

– Кто покажет спину – с тем я не знаюсь! – крикнул Чупалав.

– Кто сегодня дрогнет – навек мой недруг! – эхом отозвались горцы.

Рать хлынула на рать, и началось жестокое сражение.

Звон стали, грохот ружей и жужжание стрел, скрежет кольчуг и панцирей, треск ломающихся копий и тяжелые удары топоров, боевые кличи и стоны раненых – все вокруг наполнилось гулом смертельной битвы.

По приказу Надира ударные отряды каджаров вклинивались в ряды горцев. Затем они пытались сомкнуть острия атак, чтобы отрезать часть горцев от остальных и добить окруженных. В ответ горцы делали вид, что не выдерживают этих ударов, расступались и потом сами отсекали вклинившихся врагов, беспощадно с ними расправляясь.

Чупалав бился, как лев, на которого набросилась стая шакалов. Его меч и топор со свистом рассекали воздух и с треском сносили неприятельские головы.

На правом фланге сражался Муртазали, сея в рядах врагов смерть и ужас. А его воины, глядя на своего отважного предводителя, обретали новые силы. Они старались выбиться вперед, чтобы прикрыть Муртазали, но тот не позволял им этого, нападая на врагов с неутолимой яростью.

Муса-Гаджи работал саблей и кинжалом одновременно, уклоняясь от ударов врага и нанося свои. И сарбазы ничего не могли поделать с его ловкостью и быстротой. Но больше всего Мусу-Гаджи беспокоило то, что поблизости сражался с каджарами его тесть. На него они наседали особенно рьяно. И Мусе-Гаджи несколько раз удалось спасти Мухаммада-Гази от смертельных ударов, которых тот не замечал в пылу сражения.

Столпившиеся на Хицибском поле каджары были удобной мишенью для горских лучников и стрелков, засевших на соседних возвышенностях. Кызылбаши защищались от стрел щитами, но от пуль спасения не было. Да и стрелы часто находили свои жертвы.

Каджарам оставалось одно – идти вперед, не считаясь с потерями. Но и у горцев не было выбора. Они проявляли чудеса стойкости, сдерживая эту страшную лавину. Порой противники сходились так тесно, что трудно было размахнуться, чтобы нанести удар, и тогда горцы пускали в ход кинжалы или яростно хватали врага за горло, готовые загрызть его, только бы не выпустить из рук живым.

Но воины шаха были сильны и опытны, и справиться с ними было нелегко.

Это кровавое противоборство, где никто не хотел уступать, продолжалось весь день. Ран никто не считал, бились, пока могли стоять на ногах. А от частой стрельбы раскалялись ружья и ломались луки.