Красавиц мертвых локоны златые
Шрифт:
– Ты думаешь, могилу мадам Кастельнуово уже кто-то потревожил? – спросила я.
– Может быть, – ответил Доггер. – А может, и нет. Думаю, шансы скорее в пользу того, что нет.
Он заметил мой озадаченный вид.
– Намного проще отрезать и украсть палец до похорон, чем после. Только подумайте об организации процесса и о шансах быть пойманным.
Об этом я не подумала и должна признать, что чувствую себя несколько обманутой. Я предвкушала хорошенький классический случай гробокопательства. Читая ночами при свете фонарика леденящие кровь истории о Берке и Хейре [6] ,
6
Речь идет о преступлениях Уильяма Берка и Уильяма Хейра. В 1827–1828-х годах они совершили шестнадцать убийств, продавая трупы своих жертв хирургу для опытов.
Ну ладно, подумала я. Нельзя иметь все на свете.
Мы сели в поезд, отправляющийся в 11:27 с Ватерлоо в Бруквуд, чтобы успеть на дневной похоронный поезд, отбывающий в 11:20. Присутствующие могли попрощаться с усопшей в Бруквуде, собраться на традиционные поминки (где угощали сэндвичами с ветчиной и глазурованными бисквитами) и успеть вернуться в Лондон к чаю.
Как это культурно! И как по-британски.
Рельсы, по которым мы сегодня ехали большую часть пути, – те же самые, по которым лондонская железная дорога «Некрополис» возила трупы в могилы.
Я вздрогнула от удовольствия.
Доггер бросил взгляд на часы.
– Мы точны, как смерть.
Он шутит? Его лицо ничего не выражало.
– Мы только что въехали на отрезок пути между Уолтоном и Уэйбриджем, а это значит, что мы на расстоянии ровно восемнадцати с четвертью миль от Ватерлоо. Мы будем в Бруквуде меньше чем через десять минут.
Чтобы поупражнять свои умственные способности, я запоминала станции и пересадочные узлы, которые мы проезжали после отъезда с Ватерлоо: Воксхолл, Квинс-Роуд, Клэпхем, Эрлсфилд, Уимблдон, Рейнс-парк, Молден, Беррилендс, Сербитон, Эшер, Хершем и, разумеется, Уолтон. Перед тем как мы сойдем с поезда и ступим на улицы города мертвых, нас ждут Уэйбридж, Уэст-Уэйбридж, Байфлит и Уокинг.
Какие чудеса мы там обнаружим? Или какие кошмары?
Словно читая мои мысли, Доггер перестал рассматривать часы и откинулся на сиденье.
– Удивительное дело, если задуматься. Даже сегодня, когда на всем остальном экономят, более шестидесяти поездов в день отправляется в Бруквуд. Только представьте себе, что было во времена королевы Виктории.
Это не представляло для меня труда. В моем воображении возникли черные лаковые катафалки, запряженные лошадьми. В их стеклянных панелях, как в зеркалах, предсказывающих будущее, отражаются лица присутствующих. Катафалки медленно подъезжают к зданию лондонской компании «Некрополис», на частном вокзале недалеко от Ватерлоо. Здесь среди наемных плакальщиков и гостей, в окружении черных плюмажей из страусиных перьев, вдыхая всепроникающий тошнотворный запах траурных цветов и дыма паровоза, посетители в унылом молчании ждут поезд, потом садятся в вагон соответствующего класса в зависимости от купленных билетов: первый, второй или третий.
Тем временем гроб с покойником на паровом лифте поднимают на платформу, где под стеклянной крышей, чтобы спокойствие гроба не нарушалось падающими тенями, и грузят в нужный вагон, а именно в первый, следующий за локомотивом с гостями. Похоронный вагон разделен на отделения первого, второго и третьего классов,
Этот черный поезд с блестящими вагонами приводят в полную готовность шесть дней в неделю в одиннадцать часов тридцать пять минут, а в воскресенье в одиннадцать двадцать. Респектабельно пыхтя и время от времени выпуская аккуратные столбы дыма, он транспортирует мертвецов в подземный мир.
Я наслаждалась ожившей викторианской эпохой, но что-то меня грызло: собака, хватающая за пятки мой префронтальный кортекс (если, конечно, у префронтального кортекса есть пятки, в чем, если хорошенько подумать, я сомневаюсь).
– Доггер, – сказала я, – нам нужно срочно осмотреть дом миссис Прилл. Имеющиеся улики наверняка могли быть потревожены или вообще исчезли.
– Улик нет, – ответил Доггер.
У меня галлюцинации?
– Прошу прощения?
– Улик нет. Миссис Прилл не была в Лондоне в пятницу во время так называемого взлома, как она утверждает. Она покупала лук порей на рынке в Бишоп-Лейси. Я видел ее своими собственными глазами.
– Значит…
– Она все сочинила. Возможно, чтобы выдумать правдоподобный предлог, почему исчезли некие компрометирующие письма. Такие удобные воры часто подворачиваются, когда пожилой состоятельный родитель болен. Старая, очень старая история.
– Доктор Брокен на грани смерти, вот что ты думаешь?
– Мы все на грани смерти, – улыбнулся Доггер. – Некоторые ближе к ней, чем другие. Вполне разумно сделать умозаключение, что доктор Брокен относится к первой категории.
– Он в опасности?
– Следует предположить, что да, и нам надо устранить опасность, – сказал Доггер.
От удовольствия у меня косички зашевелились. Секунду я наслаждалась этим чувством, а потом сделала вывод:
– Миссис Прилл явилась к нам за консультацией, чтобы оправдаться и чтобы использовать доктора Дарби и викария как свидетелей того, что она обратилась к нам за помощью.
– Именно, – подтвердил Доггер. – Она намеревалась сделать нас частью своего алиби.
– Значит, никаких пропавших писем нет?
– Нет. – Доггер покачал головой. – Письма почти наверняка существуют, иначе все это упражнение не имело бы смысла. Но они не пропали. Миссис Прилл, а может быть, кто-то другой почти наверняка хорошенько их припрятал. Но поскольку она наняла нас, чтобы их найти, мы их отыщем.
– Значит, спешки нет, – подытожила я.
– Нет, – подтвердил Доггер. – А вот, если я не ошибаюсь, справа от нас больница «Нэпхилл». Давайте готовиться к выходу.
Вскоре мы стояли на платформе, наблюдая, как наш поезд уезжает на юго-запад в сторону Фарнборо. За время нашего путешествия небо расчистилось, и теперь мы наслаждались прекрасным неожиданным осенним солнцем.
На юге, за железнодорожными путями, находилось кладбище Бруквуд, и, должна признаться, меня постигло разочарование.
Кладбище Бруквуд вовсе не было похоже на Хайгейт с его заросшими мхом, разрушающимися ангелами и покосившимися надгробиями, где смерть превратилась в произведение искусства.
Нет, напротив, Бруквуд оказался совершенно плоским, и этот унылый пейзаж нарушали только странная роща хвойных деревьев и изгороди. Стоящие там и сям ротонды, построенные под классику, пытались сделать это место сколько-нибудь интересным. На тридцать с чем-то акров тянулись витрины магазинов – тридцать с чем-то акров дурного вкуса, насколько я могу видеть.