Красавица некстати
Шрифт:
Павел удивленно посмотрел на Гришку, который вроде бы не высказывал никакого мнения – тихо сидел над своим мороженым, делая вид, что ест. От двух обращенных на него взрослых взглядов Гришка смутился.
– Я крем-соду не люблю, – сказал он. – И мороженое тоже. А обратная дорога есть.
– И какая же? – поинтересовался Павел.
– Если что-нибудь один раз было хорошо, то и в любой раз так же будет.
– А тебе что было хорошо? – спросила Вера.
– Не очень много что.
– Ну, например?
– Например,
– Ты… это помнишь? – Голос у Веры дрогнул.
– Да. Мне уже год был.
– Ну, если год, то, конечно, помнишь, – улыбнулась Вера.
Тут Гришка увидел за большим окном кафе лошадь, которую прямо по тротуару вела под узцы девушка в жокейском костюме. Он тут же забыл про взрослый разговор, сполз со стула и, подбежав к окну, прижался носом к стеклу, изумленно разглядывая лошадь.
– Извините, Павел, – понизив голос, сказала Вера.
– За что же извинить? – усмехнулся он.
– Я не должна была спрашивать ребенка… о таких вещах.
– Ничего особенного в таких вещах нет, – пожал плечами Павел. – Я первый раз его увидел, когда ему был год. Я вообще не знал, что он родился.
Вера молчала. Павел понял, что зря заговорил с нею о вещах, которые не имеют к ней отношения. Да он и не собирался ни о чем таком заговаривать, это сказалось само, помимо его воли. Наверное, от шампанского – иначе этого было не объяснить, потому что вообще-то он ничего не делал помимо своей воли. Во всяком случае, с тех пор как все кончилось с Кариной.
– Вам с ними нелегко, – наконец произнесла Вера.
– Почему вы так решили? – насторожился он.
Случайная знакомая не должна предполагать, что родителям может быть нелегко со своими детьми. А раз она это предположила, значит, есть в его поведении что-то, заставляющее относиться к нему как… Как к экзотическому явлению. Как, он прекрасно понимал, и относятся к нему все его знакомые.
– Они слишком разные, – спокойно объяснила Вера. – Это даже удивительно, потому что оба похожи на вас. А с разными детьми всегда нелегко: быстро приходится перестраиваться.
– У вас разные дети? – усмехнулся Павел.
– Нет. – Она никак не реагировала на его тщательную иронию. – У меня один сын. Взрослый, ему двадцать семь уже.
Она сказала о немаленьком возрасте своего сына так легко, как никогда не говорят об этом женщины.
– Тогда откуда вы про это знаете? Ну, что с ними приходится перестраиваться?
– Пока Тим вырос, он бывал таким разным, что иногда мне приходилось перестраиваться по нескольку раз на день.
Павлу стало неловко за свои мальчишеские попытки иронизировать над ее словами. В ней было так много простой и живой прямоты, что ирония выглядела по отношению к ней совершенно неуместной. Как в стихах, он забыл чьих, которые учили в школе: «Я не люблю иронии твоей – оставь ее отжившим и нежившим». Ну, и так далее. Продолжение этих стихов не имело отношения
Павел растерялся. Он не понимал, как разговаривать с этой женщиной. Вернее, когда пытался это понять, то не понимал. А когда не пытался, то просто разговаривал, и все. Или даже не разговаривал, а просто смотрел на нее.
– Я не думаю, что они на меня похожи, – невпопад сказал он.
– Очень похожи, – улыбнулась Вера. – Притом вот именно оба, хотя они совсем разными кажутся.
Павел был уверен, что Антон и Гришка не кажутся разными, а совершенно разными и являются. Это было очевидно, причем не только для него, но и для всех.
Но, оказывается, не для Веры. Когда это, кстати, они стали называть друг друга по имени? Он и не заметил, как это произошло.
«Осталось только на брудершафт выпить», – подумал Павел.
И тут же рассердился на себя за неистребимую ироничность своих мыслей. Хорошо, что Вера их не слышала. Или слышала? Он не понимал. Он вообще чувствовал себя с нею будто голый, причем во всех смыслах этого слова, в том числе и в прямом.
– Чем же они на меня похожи? – все больше теряясь, спросил он.
– У Антона ваша манера говорить, – сказала Вера.
– То есть?
– Отрывистая и точная. А это ведь изнутри идет. Значит, он внутренне на вас похож. Хотя внешне кажется, что не очень.
Всеми чертами лица Антон был похож на Алену. Но при этом у него совсем не было с ней сходства, того простого внешнего сходства, которое так любят обнаруживать дедушки и бабушки: «А носик у нас мамочкин! А ротик у нас папочкин!» У Антона и ротик, и носик были мамочкины, но сходства с Аленой не было. Павел не понимал, как такое может быть. Вера каким-то загадочным образом поняла это сразу.
– А Гришка?
Павлу все интереснее было ее слушать. Хотя то, что он при этом чувствовал, все-таки называлось не интересом, а иначе.
– А Гриша просто копия вы.
– Ну да! По-моему, у него-то со мной уж точно ничего общего. Глаза совсем другие, волосы… Какое же сходство?
Вера улыбнулась его непонятливости.
– Это же неважно, – сказала она. – Глаза, волосы… Это не имеет никакого значения.
– Ладно, пусть глаза и волосы неважно. Но я никогда не был таким, как он, – помолчав, сказал Павел. – Я всегда был обыкновенный человек. Защищенный от чего угодно.
– Вы думаете?
Тут она, кажется, наконец поняла, что их разговор приобретает какой-то странный характер. Едва ли его можно было объяснить даже шампанским: она выпила всего один бокал, а Павел и вовсе лишь пригубил из вежливости. Она покраснела – необычно, одним алым пятнышком у виска – и опустила глаза. Павлу жалко стало не видеть ее глаз. Но он не знал, что сказать или сделать, чтобы она подняла их снова.
Неловкость разрядил Гришка, который, наглядевшись на лошадь, вернулся к столику.