Красавицы Бостона. Злодей
Шрифт:
Я платил им по весьма аппетитному тарифу, оставлял щедрые чаевые, всегда был опрятен, любезен и вежлив и вносил свой вклад в европейскую экономику. Эти эскортницы не были невезучими матерями-одиночками или бедными девчонками из распавшихся семей. Они были студентками престижных университетов, начинающими актрисами и стареющими моделями из семей среднего и высшего класса.
Они путешествовали первым классом, жили в роскошных квартирах и были требовательны к своей клиентуре, состоящей из мультимиллионеров.
Я не пользовался частным самолетом моей семьи для полетов в Европу с тех пор,
Ладно. Совести у меня нет.
Но если об этом когда-нибудь станет известно прессе, то моей карьере придет конец, что, собственно, и приключилось с мозговыми клетками Хантера.
Вот почему я терпел первый класс на коммерческом рейсе, молча выдерживая присутствие других людей на обратном пути из Монако в Бостон.
Я мало что ненавидел сильнее, чем людей. Но пребывание в ловушке с большим их количеством на борту и рециркулированный воздух были в числе таких вещей.
Устроившись в кресле, я листал контракт с новым подрядчиком по установке буровой вышки в Арктике, прогоняя прочь все мысли о близящемся отцовстве Хантера и сестре Пенроуз, которая ворвалась ко мне в кабинет на прошлой неделе, умоляя одолжить ей денег.
Я сказал, что не узнал ее, и это вывело Пенроуз из себя, а меня привело в состояние постоянного возбуждения.
Но я помнил Персефону.
Прекрасно и отчетливо.
Внешне Персефона Пенроуз соответствовала всем моим предпочтениям: волосы цвета золота, темно-синие глаза, розовые губки и миниатюрная фигура, облаченная в романтичные платья. Покладистая, безоружная воспитательница, приручить которую легче, чем котенка.
Благоразумная, идеалистичная и кроткая до мозга костей.
Она ходила в платьях ручной работы, с помадой цвета арбуза и душой наизнанку, а еще с наивным выражением лица героини Джейн Остин, которая думала, что «хрен» – это только лишь растение.
Персефона не ошиблась в своем предположении, что ей стоило обратиться ко мне. Будь на ее месте любой другой мой знакомый, я бы дал деньги просто ради того, чтобы посмотреть, как он потеет, возвращая мне долг.
Вот только в ее случае, я не хотел, чтобы моя жизнь была как-то с ней связана.
Не хотел видеть ее, слышать ее и терпеть ее присутствие.
Не хотел, чтобы она была у меня в долгу.
В прошлом она была безумно в меня влюблена. Однако чувства меня не интересовали, если только я не находил способ ими воспользоваться.
– Ай. – За спинкой моего кресла пискнула мягкая игрушка. – Прекрати! Клянусь б-богу, Три, я-я…
– И что ты сделаешь? Пожалуйся на меня мамочке. Ябеда.
Три? Люди, сидящие позади меня, назвали своего ребенка Три? [11] И решили лететь первым классом в компании двух детей младше шести лет?
Из-за таких родителей и появляются серийные убийцы. Я закинул две таблетки обезболивающего и запил их бурбоном. Строго говоря, мне не следовало пить спиртное с таблетками, которые я ежедневно принимал в связи с моим состоянием.
11
Имя
Ну и ладно. Живем только раз.
– Хватит баловаться, Тиндер! [12] – рявкнула позади меня мать.
Тиндер.
Я официально нашел родителей хуже, чем будет мой брат. Я был на девяносто один процент уверен, что Сейлор не позволит Хантеру назвать их ребенка Пайнкоун или Дэйлайт Сэйвинс [13] . Оставшиеся девять процентов связаны с тем, что они тошнотворно ослеплены любовью, а потому никогда нельзя знать наверняка.
12
Созвучно со словом «tinder» – в переводе «гнилое дерево, хворост».
13
Вымышленные имена, которые в переводе, соответственно, означают: «pinecone» – «сосновая шишка», «daylight savings» – «переход на летнее время».
– О-он всегда так делает! – закричал маленький Тиндер, умудрившись пнуть спинку моего кресла, хотя до него было порядка двух метров. – Три – вонючка.
– А ты противный и странный, – ответил Три.
– Я не странный. Я особенный.
Оба непослушных ребенка были невыносимы, и я уже был готов сообщить об этом их не менее кошмарным родителям, но потом вспомнил, что не могу позволить себе еще один заголовок в духе «Киллиан Фитцпатрик ест младенцев на завтрак».
«Генеральный директор «Королевских трубопроводов» кричит на невинных детей в самолете на обратном пути от своих проституток».
Нет, спасибо.
Для справки: я никогда в жизни не ел человеческую плоть. Она слишком постная, слишком негигиеничная и слишком редкая.
Я мысленно постукивал ногой в ожидании взлета, хрустя костяшками пальцев.
Как только мы поднялись в воздух, я встал и прошелся, делая пометки в договоре красным маркером.
Когда я вернулся на свое место, оно оказалось занято.
И не абы кем, а моим заклятым врагом.
Человеком, чьего выхода из тени я ждал с той минуты, как был назначен генеральным директором «Королевских трубопроводов». Честно говоря, я удивлен, что ему потребовалось так много времени.
– Эрроусмит. Какой неприятный сюрприз.
Эндрю Эрроусмит был привлекательным ублюдком в духе ведущих местных новостей. Стереотипная стрижка, отбеленные зубы (каждый размером с кирпич), высокий рост и, в чем я был на семьдесят процентов уверен, – имплант на подбородке. Когда-то он входил в мой круг общения. В те дни нас объединяло соперничество, восходящее к нашим временам в Эвоне.
До поры до времени мы обучались в одних и тех же заведениях. Пока его семья не обанкротилась, и он не скатился по социальной лестнице так низко, что попал в другое измерение, полное трейлер-парков и консервов.