Красавицы не умирают

Третьякова Людмила

— Мой барин покоя не дает, просит вам сказать, что влюбился смертельно и желает на вас жениться. Да только такую молодую вас не отдадут, а потому просит он пове­рить ему. Уедете с ним в другую деревню и там повенчае­тесь. Так что передать барину?

Осторожная Алена, как ни ныло ее сердечко по бра­вому гусару, ответила решительно:

— Я на это никогда не соглашусь. У меня есть благо­детельница. Пусть поговорит с ней. Коли даст она согла­сие — выйду. А увезти себя не позволю. Я наложницей быть ни у кого не соглашусь...

— Ах вы, матушка, да сжальтесь, пропадет мой ба­рин-то. Он

сказал, когда вы ему откажете, то он будет развратную жизнь вести, и пить, и гулять, и что вы буде­те всему виноваты... Сжальтесь...

Но Алена брови сдвинула:

— Ступай, и больше я с тобой говорить не хочу. Ба­рину же своему передай — никогда на это не соглашусь ...

Однако где было девочке-подростку знать, какую ин­тригу затеял против нее Лосев: сказал Чаликовой, что, мол, дала слово уехать с ним. Крупный скандал вышел. Алена целый месяц оплакивала свою несчастную любовь. Гусар же искуситель, казалось, навсегда скрылся с ее го­ризонта.

И вот однажды сидит она со своей опекуншей в гости­ной у окна и видит, кто-то едет в санях, пьяный- препьяный. Песни поет. Чаликова присмотрелась, так и ахнула: «Это же Лосев! Что с ним сделалось, с бедным, как жаль его! Примерный был офицер, никогда не видела, чтобы он был пьян. Слава Богу, мужа нет...»

После истории с Лосевым Чаликов строго-настрого запретил своей жене пускать офицеров в детскую, где вместе с дочками хозяев жила и Алена.

Прошло некоторое время, и вот, когда Чаликовых до­ма не было, перед глазами Алены в ее комнате появился Лосев.

— Как вы вошли сюда? — ужаснулась девушка.

— Узнал от человека, что вы одни, — чистосердечно признался Лосев. — Попрощаться пришел. Совсем еду в Петербург.

У Алены душа замерла, но она постаралась ответить как можно спокойнее:

— Счастливый вам путь.

— Я прошу вас проститься со мной хорошо, а мне этих слов недостаточно. Может, в последний раз видимся!

Он подошел к девушке и прижал ее так крепко к себе, что ей показалось, сейчас задохнется. Поцеловал и отпус­тил. Алена упала на подушку, услышала быстрые, уда­ляющиеся шаги и стук захлопнувшейся двери. Вот и всё. Кончилась ее первая любовь.

«Ну, что я тогда перечувствовала, когда меня он поце­ловал: стыд, гордость, меня мучило, что мужчина в первый раз в жизни меня поцеловал. Любимый мужчина. Я за грех почитала любовь, думала, он меня унизил... Мне стыдно было и глядеть на свет Божий. Да кому было и рассуждать — мне тогда только десять минуло, одиннадцатый пошел. Я начала задумываться и плакать, ибо я по­няла, что я его любить стала... И так он уехал навсегда, и никогда я с ним не виделась. Вот тут я поняла, что я очень его любила, и дала себе слово, когда человек най­дется, который будет на него похож, за того и выйду, ра­зумеется, прежде полюблю», — на склоне дней своих пи­сала старушка Щепкина, вспоминая свою первую любовь. А ведь так и случилось!

* * *

Однажды Веригин, берейтор графа Волькенштейна, слу­живший раньше у Салаговых, расхвастался перед актером крепостной труппы Михаилом Щепкиным, что, мол, у него в любовницах не какая-нибудь конопатая Лушка, а самая настоящая турчанка. Легко представить, какое впе­чатление могли произвести такие разговоры в курском

за­холустье! И видимо, произвели, если Щепкин сказал:

— Не верю, Веригин! Покажи мне ее...

— Изволь! Только просто так граф в Ахремовку, где живет моя любезная, не отпустит! Надо что-то приду­мать...

Им сопутствовала удача. Повод заявиться туда возник сам собой: граф, театрал и меломан, снарядил несколько понимающих в музыке людей, прослышав, что в деревне Ахремовке, где было имение Чаликовых, продаются духовые инструменты.

Наверное, все двадцать пять верст пути они прогово­рили о «предмете» берейтора, потому что Елена Дмитриевна вспоминала, что, появившись в помещичьем доме, молодые люди глядели все больше на нее, чем на флейты с трубами.

Алена старалась этого не замечать, разговаривала с гостями сдержанно, с достоинством. Ей очень хотелось разглядеть того, кто назвался Михаилом Щепкиным. Но ей почему-то казалось, что если она подымет на него гла­за, то обязательно встретится с его внимательным взгля­дом. Смущенная этим чувством, она под каким-то предло­гом поспешила уйти к себе.

Жизнь научила Алену осторожности. Ее красота и беззащитное положение приживалки-воспитанницы не да­вали покоя многим любителям легкой добычи. Судьба как бы испытывала, насколько душевно вынослива эта семнадцатилетняя девушка без родного человека-советчи­ка рядом.

Сколько разных лиц, опасных и искусительных житей­ских ситуаций возникало на ее пути! Легко ли с него не сбиться?

Веригин не сомневался в доступности красивой турчанки и потому, оговорив ее перед Щепкиным, особого греха за собой не чувствовал. К тому же, в бытность свою учителем у Салаговых, он испытал на себе неприязнь Алены. Пря­модушная, не терпящая несправедливости, она открыто воз­мущалась грубым обращением с мальчиками Салаговыми, у которых Веригин тогда был учителем. В конце концов Веригина прогнали. Он оказался в берейторах и теперь, вспомнив прошлое, не упустил случая расквитаться.

И просчитался. Более того, оказался невольным благо­детелем двух людей, как будто созданных друг для друга. Один только прелестный облик Алены, ее спокойствие и достоинство, с которым она себя держала, для Михаила тотчас свели на нет гнусные байки Веригина.

...Они влюбились друг в друга в первую же встречу, хотя, как Елена Дмитриевна говорила: «Я того не пока­зывала». Зато Михаил был весь как на ладони, и стои­ло гостям уехать восвояси, как в доме Чаликовых стали говорить, что, мол, дело яснее ясного — приглянулась она Щепкину.

Между тем молодые люди, зависимые от желаний и прихотей своих хозяев, виделись очень редко. Елена Дмит­риевна точно помнила — за два года четыре раза. Зато каждая встреча становилась событием. Однажды случилось им быть вместе на святочных посиделках, когда так кстати задуло свечу и Михаил, воспользовавшись темнотой, чмок­нул ее в щеку. В другой раз он подарил ей две банки пома­ды. И вот как-то Алена увидела Михаила на сцене. Он иг­рал в маленьком провинциальном театре, и все, что там происходило, необычайно ее заинтересовало. Ах, какие тут говорили слова: любовь! страсть! измена! На глаза у зрите­лей наворачивались слезы. И у нее тоже. Особенно Алене понравился Щепкин.