Красиво жить не запретишь

Серова Марина Сергеевна

Я хотела подняться, но сил не было. Омоновец, взяв меня за шиворот своей железной ручищей, поставил на ноги. Я открыла глаза. К нам подходили еще двое в штатском.

Я повела головой, осматриваясь: да, недалеко мы уехали, только на метр за двор — до первого столба. У подъезда стояли три ментовских «козла». И ни одного из бритоголовых бандитов! Здорово. А может, их уже в машины погрузили?

Омоновец все еще удерживал меня за шкирку в вертикальном положении.

— Давай, второго вытаскивай! — приказал один из ментов в штатском.

Меня

уложили лицом вниз на капот «шестерки», попытались надеть наручники, но я так страшно закричала от боли, что один из них просто положил мне свою руку на шею, чтобы, наверное, удержать меня в этом положении. Правильно, а то вдруг я всех сейчас раскидаю и задам стрекача.

Накатывала тошнота, и я закрыла глаза. Все равно мордой в капот много не увидишь. Ненавижу ментов. По-моему, последнюю фразу я сказала вслух, потому что получила болезненный тычок в поясницу.

Вытащили Диму. Он пришел в чувство, судя по крикам; Дима громко и страшно матерился, временами мне даже казалось, что на украинском языке.

— У него же, бля, нож в кармане! — радостный ментовский голос.

Потом я слышала звуки ударов, несколько раз дрогнула машина. Димина матерщина стала громче и вдруг пропала. Лязг наручников.

— Твари! — откуда-то снизу донесся глухой Димин голос. Сразу — звук удара. Видимо, Диму уложили на землю.

Послышались какие-то новые голоса, мужской и женский.

— Это они, они, точно! — мужской.

— У лохматого ножик был! — женский.

А, это же мои соседи! Душевные, как выясняется, люди.

— Через балкон к нам влезли! В подъезде стреляли! Из квартиры нас выгнали! — наперебой орали они.

Я открыла глаза: на земле рядом с машиной лежал Дима с разбитым в кровь лицом. Тот самый толстый дядька, успевший уже прикрыть свое пузо свитером, вдруг вырвался из объятий своей супруги, подбежал к Диме и, пока менты не успели среагировать, несколько раз сильно пнул его ногой.

— Сука. Я же, сука ты грязная, доберусь до тебя.

Я дернулась, рука державшего меня съехала с шеи к моему лицу. Изо всех сил я схватила зубами толстые, пахнущие табаком пальцы, одновременно помогая себе подняться здоровой рукой. Разжала зубы и выпрямилась. Прямо передо мной, схватившись за укушенную мной руку, орал мент в штатском. Человек пять омоновцев стояли, оторопев, вокруг. Мои дорогие и уважаемые соседи прижались друг к другу.

Стараясь устоять на ногах, я лягнула ближайшего ко мне мента в мошонку и, когда он согнулся пополам, еще раз носком туфли в лицо.

Ко мне со всех сторон кинулись пришедшие в себя омоновцы, я, сумасшедшая от дикой злобы, орала им что-то, пока в общей свалке кто-то не ударил меня в раненую ключицу.

От страшной боли я наконец потеряла сознание.

* * *

Сначала перед глазами плавали черные круги, затем серые. Потом они посветлели, растворились, и я увидела потолок. Белый.

Я подняла голову и посмотрела вокруг — странно:

вроде не морг, не больничная палата и даже не тюремная камера. Скорее, похоже на чью-то спальню. И шикарную, надо сказать, спальню. Я попробовала привстать — у меня получилось. Спустила ноги с постели и поднялась. Ничего, ноги держат, правда, голова немного кружится, но это пройдет.

Левое плечо, ключица и часть шеи у меня были туго забинтованы. Пошевелив пальцами левой руки, плечами и головой, я подумала, что ничего серьезного в моей ране нет — по крайней мере, все функционирует.

Ну и слава богу. Все хорошо, что хорошо кончается, как люди говорят.

На тумбочке у постели стояла ваза с фруктами и бутылка красного вина. Я почувствовала, что очень проголодалась. Присев на край кровати, я съела все фрукты, их было не так уж и много. Потом взяла в руки бутылку. Она была закрыта, ни штопора, ни стакана не было. Специально, что ли?

Очень хотелось пить. Я зубами отгрызла целлофановую обмотку и продавила пробку пальцем.

Из горлышка я выпила полбутылки. Хватит пока. И так голова кружится.

Я еще раз осмотрела комнату: в углу стоял небольшой столик. Я подошла к нему и обомлела — на нем лежал мешочек с моими гадальными костями. Вот здорово! Это кто же догадался принести? Неважно, впрочем.

Я кинула кости. Что меня ждет, допустим, сегодня?

2+20+25

Вот уж в точку так в точку. Я рассмеялась.

«Веселые развлечения вскружат вам голову».

Веселых развлечений в последнее время у меня навалом. Хотелось бы даже поменьше. И что голова кружится, тоже верно. Кружится. От потери крови, надо думать. Или еще от чего-нибудь в этом роде, я в медицине мало понимаю.

Я собрала кости и положила их обратно в мешочек. Хотела сунуть его в карман, но карманов у меня не оказалось. Ой, я ведь только сейчас заметила, что на мне не моя одежда, а какая-то ночная рубашка. И белья под ней нет. Интересно. Если это не больница, то кто же меня переодевал?

Впрочем, кто мой благородный покровитель, я догадывалась — наверняка Благушин. Только вот где я? Уж благушинскую-то спальню я запомнила.

Я направилась к двери, открыла ее. Незаперта — это хороший знак — я не в заточении. Это я подумала на тот случай, если меня не Благушин сюда привез.

Прошла через комнату и остановилась перед большой дубовой дверью. Не буду стучаться. Так и сделала — открыла и вошла.

Ба! Какой я увидела кабинет! Такой, в каких я еще не бывала. За столом, спиной ко мне, сидел Благушин собственной персоной.

«Увлекся, наверное, своими делами, — подумала я, — если не слышал, как я дверь открыла…»

Я подошла к нему и встала у него за спиной.

— Здравствуйте, Вадим Павлович.

Он обернулся:

— Здравствуй, Таня. Как ты?

— Да ничего, — ответила я. Я в самом деле неплохо себя чувствовала. Ключица не болела, просто немного ныла. И голова уже перестала кружиться.