Красная армия в Гражданской войне
Шрифт:
Значительная часть 56-й дивизии попала в плен, а одна бригада во главе с начальником дивизии Слуйсом, окруженная, отбивалась от наседавших белогвардейцев.
В связи с резким изменением обстановки я принял решение прекратить движение в направлении Павловска и восстановить положение наших войск в районе Калача. Части из района Ясиновки перешли в решительное наступление и, отбросив противника на юг, 23 сентября заняли город Калач. Из захваченных документов и показаний пленных мы установили состав сил и цели противника.
В калачевском направлении действовала группа генерала Савельева в составе четырех казачьих полков генерала Яковлева и трех офицерских пехотных полков, объединенных в бригаду под командованием генерала
26 сентября Конный корпус, отбив атаки противника, перешел в стремительное наступление в направлениях Петропавловки, Огорева с задачей прорваться к Дону и, захватив переправы, отрезать белогвардейцам путь отхода на правый берег реки. В дальнейшем мы рассчитывали двинуться через Богучар в Евстратовку и нанести удар противнику, действовавшему в направлении Павловска.
26 и 27 сентября разгорелись исключительные по своему ожесточению бои корпуса с кавалерией в районе Котовка, Березняги и пехотой противника севернее Казанской. Конница белых, выбитая 4-й кавалерийской дивизией из Ново-Троицкого, Старой Криуши, а 6-й дивизией из Красноселовки и Петропавловки, бросилась к переправе через Дон у Подколодновки. Но переправа уже была захвачена передовыми частями 6-й кавалерийской дивизии, наносившей удар во фланг и тыл противнику с юго-запада. Белоказаки начали беспорядочный отход к станице Казанской. Но если конница противника в панике металась из стороны в сторону, то белогвардейская пехота оказала отчаянное сопротивление. Офицерская бригада Арбузова залегла по высотам севернее станицы Казанской и открыла ураганный огонь по атакующим полкам нашей 4-й кавалерийской дивизии. Начался жаркий бой. Офицеры дрались яростно и в плен не сдавались. Раненые либо кончали жизнь самоубийством, либо пристреливались оставшимися в живых. Особо упорно оборонялись офицеры, сбившиеся у штаба бригады, вокруг черных знамен с двухглавыми орлами. Командир 22-го кавалерийского полка Федор Максимович Морозов с небольшой группой храбрецов бросился в самую гущу офицеров, оборонявших штаб бригады. Под Морозовым убили коня, сам он был дважды ранен, но это не остановило храброго командира. С шашкой в одной руке и с револьвером в другой он, пробиваясь вперед, уничтожил одиннадцать белогвардейцев, в числе их генерала Арбузова.
Страшную картину представляла местность, где происходил этот жестокий бой: повсюду на изрытых, почерневших холмах лежали обезображенные шашечными ударами трупы людей и лошадей, повсюду были разбросаны винтовки и пулеметы.
Таков был конец группы генерала Савельева. На поле сражения противник оставил больше полутора тысяч убитых, восемьсот белогвардейцев были взяты в плен. Захвачено три легких орудия, свыше тридцати пулеметов, до семисот снарядов и до двух тысяч подвод, груженных преимущественно хлебом.
Кроме того, были освобождены из плена бойцы 56-й стрелковой дивизии.
После разгрома группы Савельева в районе Калача и Казанской создавалась реальная возможность для ликвидации противника перед всем фронтом 9-й армии и удара Конным корпусом на Миллерово в духе плана рейдовой операции, задуманной мной еще в период действий корпуса в районе Усть-Медведицкой.
Свои соображения о плане дальнейших действий и о результатах боев за последние дни я решил доложить командующему Особой группы войск Шорину и с этой целью отправился 27 сентября в Калач, где находился штаб нашего корпуса. Без особого труда соединившись с Шориным по аппарату Морзе, я доложил
Но, к моему удивлению, успешные действия корпуса, начатые по нашей инициативе, не порадовали командующего. Шорин почему-то отнесся к моему сообщению так, будто разгром группы Савельева не улучшал обстановки в стыке наших армий и особенно положение правого фланга 9-й армии, хотя это было очевидным. Даже наши враги говорили потом, что разгром группы генерала Савельева вынудил их отвести за Дон 2-й Донской корпус, действовавший против 9-й армии. А когда я предложил нанести корпусом удар по противнику от станицы Казанской вдоль Дона перед фронтом 9-й армии, а затем разрешить нам рейд на Миллерово, командующий ответил, не задумываясь:
– Это нецелесообразно.
– Как это нецелесообразно? – горячо возразил я. – Эти действия обязательно приведут к полной ликвидации противника перед фронтом 9-й армии. Противнику даже отступать будет некуда. Казанская в наших руках. А от этой станицы до устья Медведицы переправ и бродов на Дону нет. После ликвидации противника 9-я армия выйдет на Дон, а корпусу может быть поставлена новая задача.
– Не годится, – коротко повторил Шорин и приказал двигать корпус в район Бутурлиновки для действий против Мамонтова, то есть выполнять ранее поставленную ему задачу.
Утром следующего дня в соответствии с письменной директивой, которой Шорин подтвердил свое распоряжение, корпусу был отдан приказ оставить станицу Казанскую и начать марш на Бутурлиновку.
Во время марша корпуса на Бутурлиновку нам стало известно, что Мамонтов, переправившись через Дон в районе Сторожево, начал новый рейд по тылам нашей 8-й армии и занял станцию Таловую. Я отдал уже приказ двигаться на Таловую и вдруг получил новую директиву командующего от 30 сентября. Этой директивой Шорин приказывал корпусу вернуться назад в Казанскую и нанести удар по противнику перед фронтом 9-й армии вдоль Дона на станицу Вешенскую, то есть то, что я предлагал несколько дней назад и что было отвергнуто им, Шориным.
Нельзя было не удивиться такой непоследовательности командующего. Я опять связался с Реввоенсоветом Особой группы войск, сообщил, что корпус двигается для действий против Мамонтова и что возвращение его считаю нецелесообразным. Однако Шорин категорически потребовал выполнять его приказ и при этом заявил, что с моим мнением он считаться не может.
Я ответил, что план удара корпуса на Вешенскую вдоль Дона был предложен мною, когда корпус находился на Дону в районе станицы Казанской. Тогда этого удара требовала обстановка и выгодное расположение корпуса. Теперь же, когда Мамонтов угрожает глубоким тылам 8-й армии и всему Южному фронту, удар корпуса на Вешенскую будет бессмысленным и даже граничащим с предательством, а поэтому корпус выполнять его не станет, а будет продолжать движение на Мамонтова.
Услышав такой ответ, Шорин не стал со мной больше разговаривать. Вместо него к аппарату подошел член Реввоенсовета Особой группы войск Смилга. Он сказал, чтобы я передал привет доблестным бойцам Конного корпуса и выполнял приказ командующего.
Я поблагодарил Смилгу и ответил, что привет бойцам передам, но корпус не будет возвращаться в Казанскую, а пойдет на Таловую, против Мамонтова, как это ему приказано.
Мне очевидно было, что в данном случае Шорин руководствовался не общими интересами борьбы с наиболее опасным врагом, каким в сложившейся обстановке был Мамонтов, а местническими интересами непосредственно подчиненной ему 9-й армии. Кроме того, отдавая Конному корпусу приказ наступать на Вешенскую, Шорин, видимо, рассчитывал этим в случае надобности показать, что мое предложение – нанести удар на Вешенскую – он принял, но что я сам же от него отказался и самовольно двинул корпус на Таловую.