Красная луна

Перси Бенджамин

— Правильно, — подтверждает Патрик.

— Так вот, ты должен знать: моя племянница в опасности. И медлить нельзя.

— Я готов, — кивает Гэмбл, стараясь принять суровый вид.

Но на самом деле он чувствует себя таким слабым. Против него вдруг ополчился весь мир. Удастся ли ему хоть с кем-нибудь справиться? С Американцами, с ликанами… Хорошо хоть головная боль наконец чуточку унялась: начали действовать таблетки.

Мириам выпрямляется, не сводя с него внимательного взгляда. Проводит пальцами по лежащему на столе пистолету.

— Умеешь с

таким обращаться?

— Немного умею.

Из такого Патрик раньше никогда не стрелял. И вообще он стрелял только из револьвера по жестяным банкам в карьере или из ружья на охоте.

Мириам щелкает туда-сюда предохранителем. Вытаскивает магазин и опять загоняет его на место.

— Семнадцать патронов. Двухрядный магазин. Будь начеку. Если не готов убивать — держи палец на предохранителе. Иначе — бах!

Она откуда-то приносит и раскладывает на столе два больших фонаря и два маленьких фонарика, четыре складных ножа с тефлоновыми рукоятками, мачете в ножнах и помповое ружье двенадцатого калибра. Достает из шкафчика возле плиты патроны, из шкафа в коридоре — кожаную кобуру. Велит полуголому Патрику встать, расстегивает его пояс и вешает на него по кобуре слева и справа, так чтобы можно было выхватить пистолеты двумя руками.

Потом внимательно оглядывает его и вздыхает, словно наконец поняла, что перед ней ребенок. Именно ребенком Гэмбл себя сейчас и чувствует.

— Давай-ка я сварю нам кофе. Он немного прочистит мозги.

За окном бледное, будто нарисованное акварельными красками небо. Мириам вручную мелет зерна и наливает воду в чайник, а Патрик тем временем тренируется: выхватывает пистолеты из кобуры и целится. Ну прямо как киношный бандит. Только вот руки дрожат, сколько ни старайся. Ужасная слабость гораздо хуже боли в ребрах.

Он представляет себе Клэр. Вот девушка свернулась комочком где-то в темноте. Вот она оборачивается, видит его и облегченно улыбается. Подобная картина притупляет боль лучше ибупрофена. Патрик спас ее один раз, а значит, спасет снова.

На плите щелкает электроподжиг: «тик-тик-тик». Огонь все никак не загорается, по кухне разливается запах газа.

— Получается, они из-за вас похитили Клэр? — спрашивает Патрик.

Плита все тикает, как часовой механизм бомбы. Мириам чертыхается сквозь зубы, достает из ящика коробок спичек и кивает:

— Да.

— А почему они так хотят вас заполучить?

Мириам чиркает спичкой и кидает ее на конфорку. Над плитой вспыхивает столп синего пламени, и они оба отступают на шаг. Потом пламя выравнивается.

— Потому что один из них — мой муж.

Джереми просит Клэр сесть, а потом защелкивает наручники на запястьях. Говорит, что они очень славно прогулялись, спрашивает, не нужно ли ей чего. И Клэр чуть было не рассказывает ему про Пака. Но потом одумывается.

Ведь это ее шанс. Вокруг что-то происходит, и Пак в этом не участвует. Почти все на время покинут убежище, и Джереми тоже. А как раз Джереми может помешать ее побегу.

— Нет, мне ничего не нужно. — Она опускает

взгляд, чтобы не выдать своего волнения. — Все хорошо. Спасибо.

Пак точно придет за ней, это лишь вопрос времени. Клэр уже поняла из мимолетных разговоров, что он хочет ее. Но все не так просто, ибо по разным причинам он еще и хочет причинить ей боль, это для него способ отплатить Джереми.

На этот раз дядя не сковал ей ноги. Спрятанные в рукаве ножницы холодят кожу. Клэр чувствует, как бьется пульс на запястье. Девушка считает секунды, считает минуты, часы. Наконец в тоннелях все затихает. Значит, все ушли. А потом наконец-то раздаются долгожданные шаги. Тихо шуршит песок. Все ближе.

Она не сидит в камере в привычном понимании этого слова. Нет зарешеченной двери, по которой можно стучать оловянной кружкой. Лавовый коридор просто загибается и заканчивается тупиком. Будто когда-то, миллионы лет назад, здесь проползал огромный червяк, а потом он почему-то замер и издох, истлел и превратился в песок, оставив после себя этот тоннель. Но если бы дверь была, она бы располагалась именно там, где сейчас стоит Пак. В десяти ярдах от Клэр.

Они долгое время молчат. Обоим прекрасно известно, зачем он здесь.

Щуплый блондин жует жвачку, растирает ее между зубами, надувает пузырь и со щелчком лопает его.

— А на улице снег, — наконец сообщает Пак.

— Здорово. — Ну прямо светская беседа о погоде. Вообще-то, про погоду обычно говорят, когда говорить больше не о чем. — Я люблю снег. — Это явная ложь, но Клэр старается, чтобы слова ее прозвучали спокойно и убедительно. Нужно, чтобы он потерял бдительность.

— Да ну? Серьезно? Мало кто его любит.

Пак медленно делает шаг вперед, потом еще один. Судя по выражению лица, он удивлен таким ответом, удивлен ее спокойным тоном.

— А я вообще люблю это время года, — развивает девушка свою мысль, — Рождество и все такое.

— Рождество — это хорошо. Но потом еще столько ждать до весны.

— Ну да, пожалуй.

— А в этих краях зимы бывают долгие, очень долгие. — Пак понижает голос.

Белки его глаз мерцают в полумраке, а зрачки темнеют двумя провалами. Они гипнотизируют Клэр. Он уже прошел пять ярдов. Девушка сидит на большом камне: это единственное, что здесь может сойти за стул. Вся сгорбилась, словно от усталости. А на самом деле приготовилась к броску, высчитывает расстояние. Стараясь вести себя как ни в чем не бывало, она почесывает ногу, и в это время ножницы выскальзывают из рукава прямо ей в ладонь.

Пак снова надувает пузырь из жвачки. От громкого звука, с которым он лопается, Клэр вздрагивает. Как в тот раз в школе, когда один мальчишка подкрался к ней сзади и дернул за резинку от лифчика.

— Надеюсь, эта стерва, твоя тетка, не выкинет какую-нибудь глупость? Не побежит в полицию? Не сдаст нас?

— Мириам никогда не станет этого делать. Не тот она человек.

— Иногда люди ломаются. Так бывает со всеми. — Пак усаживается на корточки и дотрагивается до ее лодыжки. — А ты красотка.