Красная ночь
Шрифт:
— Что за чертовщина?
Он направился в ванную. Проходя через гостиную, заставленную шкафами с одеждой и книгами, экстрасенс остолбенел: дверцы шкафов были распахнуты. Маг похолодел: он собственноручно запирал их на ключ и уж точно не трогал накануне. Целитель бросился к большой хрустальной вазе, на дно которой бросил ключи. Они преспокойно лежали на своем месте. Если кто-то и брал их, то, по крайней мере, вернул. Но кому это понадобилось?
Он вытер мокрый лоб и вздрогнул. Снова послышались шаги, теперь уже на верхнем этаже. Молниеносным движением мужчина сдернул с вешалки куртку от спортивного костюма и бросился в крошечную времянку. Только
Глава 41
Расследование
Соседка Панько Лилия Коробкина приняла Петю так же, как и другие свидетельницы.
— Полина Панько от Надьки-то отказалась, — говорила она, угощая оперативника конфетами.
— Как отказалась? — не понял Петя.
— Да очень просто. Об этом я знаю в деталях, моя покойная мама была с ней дружна. Тетя Поля часто приходила к нам в гости. О Надежде она рассказывала очень много. Причины, заставлявшие ее вернуть дочку назад, объясняла так: дескать, взяла девчонку, неизвестно от кого рожденную, из детдома, и теперь та ей дает жару…
— Как именно? — уточнил молодой человек.
— В десятилетнем возрасте у Надежды участились нервные припадки и приступы агрессии, — пояснила собеседница. — Приемная мать утверждала, что не раз по чистой случайности избегала смерти.
— То есть девочка покушалась на ее жизнь?
— Получается так.
Женщина надкусила конфету.
— Перед самым отказом Панько решила поделиться мыслями с классной руководительницей. Вера Семеновна решила, что это событие станет для ребенка очередной психической травмой, и взяла девочку к себе, очень умело представив дело так, как будто приемная мать тяжело заболела и ей предстоит длительное лечение в больнице. Впрочем, мне кажется, Надя все поняла. Во всяком случае, желание навестить якобы больную мать у нее не возникло ни разу, как, честно говоря, и у покойной Панько.
— И больше они не общались?
Коробкина бросила на оперативника лукавый взгляд.
— Да прям-таки! Надька-то, не будь дурой, родственные отношения возобновила.
— Как так?
— Уж не знаю, как именно. Только скажу: Панько в одиночестве тоже было не сладко. Пыталась она жизнь свою устроить, вдовца нашла с двумя взрослыми детьми, внуков ему нянчила, да он так и не женился. Как там случилось — не хотел или не успел (он на пять лет раньше ее умер), — не знаю. Снова бабенка одна осталась, ногами захворала. За хлебом в гастроном еще выходила, а на рынок соседей просила сбегать и платила за это.
— Когда она возобновила отношения с дочерью? — поинтересовался Петя.
Коробкина наморщила лоб.
— Вряд ли я точно припомню. Учительница еще жива была. Динке лет пять исполнилось, а сейчас тридцать. Вот и подсчитайте.
— Лет двадцать пять назад, — задумчиво проговорил Петя. — И до этого они не общались?
— Нет. Полина бы нам рассказала.
— Что же она говорила потом? — спросил Прохоров.
Собеседница пожала плечами:
— Радовалась, конечно. Деньги покойница любила безумно. А теперь не нужно было
— А не рассказывала ли Панько, что заставило Надежду примириться с ней? Не вызывало ли это у нее удивления?
Коробкина задумалась.
— Нет, не припомню. Вероятно, этот факт не казался ей важным.
«А зря», — подумал Петя, однако вслух произнес:
— А вы как можете это объяснить?
Соседка хмыкнула:
— В нашем дворе все объясняют это одинаково. У классной руководительницы хоть и две комнаты, да в коммуналке. А тут отдельная. Впрочем, никто бы и от второй коммуналки не отказался: все-таки денег стоит. Сама Панько фактически осталась одна на белом свете. Двоюродная сестра у нее имелась, только до нее далеко было: как залетела с мужем-военнослужащим на Крайний Север, так и прижилась там. Примерно раз в пять лет на лето с детишками приезжала, а Полина к ней наведывалась. Только все это было в советское время. Сейчас не наездишься. Хоть сестры друг друга и любили, Полинка ей вряд ли бы жилплощадь свою завещала: сестренка ни в чем не нуждалась. И уж, конечно, та не стала бы присматривать за Панько, знаете, дети, внуки.
Оперативник кивнул:
— А отчего она умерла?
Коробкина нахмурилась:
— Ее смерть вызвала много толков. Тетя Поля, знаете, за собой следила, незадолго до смерти прекрасно выглядела, такая свежая, ухоженная. Пока ноги мучить не стали, по парку бегала, в проруби купалась. Да и с ногами ничего страшного, обыкновенный артрит. С ним до ста лет можно жить.
— И что же случилось?
На лицо собеседницы набежала тень:
— Этого никто не знает. Стала тетя Поля дуреть с каждым днем. Всегда такая аккуратная, перестала причесываться и умываться, всегда такая осторожная — дверь нараспашку. Надежда и Дина, к тому времени уже имевшая двух детей, закрывали ее в квартире, потому что стоило ей выбраться — и неслась куда глаза глядят. Потом ничего не помнила. Принесет почтальон пенсию — так запрячет — никто не отыщет.
— А просветы бывали? — спросил Петя.
— Представьте, да. Лишь полегчает, она своим позвонит, мол, я в порядке, хочу соседей навестить, на лавочке посидеть. Дочь ей и скажет, куда ключи спрятала. Полина освободит себя из так называемого плена — и к нам.
— Она что-нибудь говорила?
Лиля вздохнула:
— В том-то и дело. Сядет на табуретку и плачет: «Я не понимаю, что со мной происходит». Моя мама ей советовала: «Обратись к врачу». А она рукой махала: «Диночка не велит. Сама меня лечит. Два раза в неделю прибегает с работы и делает мне уколы. Причем лекарство дорогущее. Однако внученька на все готова, лишь бы меня на ноги поставить». — «Да ведь оно не помогает», — замечала мама. А та свое твердит: «Диночка сказала, время должно пройти». И что с того? Время летело, а лекарство не действовало. Надежда запретила матери на улицу выходить и даже по телефону общаться. Моя матушка сильно беспокоилась за свою приятельницу и однажды вызвала ей врача. Так что вы думаете? Дина этого доктора на порог не пустила: мол, мы ее уже возили в больницу. Стоило нам поинтересоваться у дочери и внучки, как дела, те бросали в ответ: «Какое вам дело?» Вот и получилось, что о смерти соседки мы узнали только после ее похорон. К нам пришел старший сын Дины Борис и принес пирожки: «Бабушка умерла, сегодня похоронили. Помяните ее».