Красная Пашечка
Шрифт:
Грязно-белый кот по прозвищу «Десять процентов» потерся о Варварины ноги.
Боцман Муренов вышел во двор.
Журчащие звуки наполнили наши сердца восторгом, близким к неземному блаженству
МАТЕРОЕ ПРОЩАНИЕ
(Валентин Распутин)
Поднялась
Да тут еще где-то ГЭС городить начали, Евтушенка туда из Америки приехал, в общем, пошло дело.
Вот-вот затопит!
Старик Богувдул мог только рычать и матюкаться. За та и любили его старухи: как загнет так и вспоминается молодость…
Старухи собирались за самоваром, жгли лучину, скырмыкали, жулькали, прукали и говорели, говорели:
— Опосле очередного, значитця, навроде лутше посередь.
— Однуё назадь утресь-то присбираться. А куды от ее?
— Да хоть туды! Куды держим.
— Издрябнем. Здря-я-а!
— Ниче! Скокова тутака тростить, ишо тамака надоть тепери вяклить…
— Опеть дожжик, то ли ишо чё?
— Ли чё ли?
— Хучь седни, сподоби, господи, остатний рад хочесь очураться!
— Дак ишо щас об етим самдели не как-нить, а покуль о им сраму отерпать…
— В грудях тошно…
Не разговоры — наслаждение! Кто понимает…
Но как ни бодрились любимые героини моих романов, пришло время отдавать богу душу.
Посреди острова очередь образовалась, приемный пункт в старой бане открыли. Бог на катере приплыл из Иркутска.
Отдали — и всем легче стало.
Дурноматом рычал Богувдул.
Ангара разливалась. Только рыба дохла от прозы и пессимизма.
МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА
(Дмитрий Холендро)
Галя была маленькая, все у нее было маленькое, и даже рассказ о ней получился маленький.
Работала она завклубом. Клуб сельский, маленький, село маленькое, и даже море из маленького окошка казалось маленьким.
Влюбился в нее местный бандит Коля Вряк, большой, все у него было большое, большой он был дурак, и чувство его к Гале было большим и чистым.
Большими пальцами он терзал балалайку, вздыхал, изредка избивал односельчан, читал Агату Кристи.
А Галя плакала, не зная, как написать отцу. Ведь он старенький, седенький, и сердце у него было слабенькое. И он ее любил.
— Коля, — говорила она.
— Нельзя? — спрашивал он, и, легонько размахнувшись, бросал в море эвкалипты….
— Ну почему я такая маленькая и глупенькая? — плакала Галя.
И рассказ маленький, тепленький такой, но все равно, как ни крути, художественное произведение…
ДРУГОЕ ПРОЩАНИЕ
(Юрий Трифонов)
Она проснулась. хотя не спала уже два года и стала думать о ревности, какое это глупое чувство, особенно теперь, когда его нет и чувства тоже нет, а что есть, и есть ли вообще что-нибудь, она не знала.
Она вспомнила, как
Он писал диссертацию, тема интереснейшая, исторический казус, вернее парадокс — жил ли денщик генерал-аншефа Дурново Никифор в октябре — ноябре 1913 с кухаркой Грушей, а если не жил, то откуда у Груши в самый канун первой империалистической ребенок. Он и ребенка этого разыскал, живет в Париже, командировку в Париж ему не дали, ученый секретарь сказал только: «Вы что, охренели?[1]» — а ведь учились вместе, сидели за одной партой, он написал тому в Париж, ответ пришел только через полгода из прокуратуры. Потом пришло письмо из клиники, приглашали на конференцию, обсуждали что-то вроде наличия навязчивой идеи при отсутствии диссертабельности. Сережа бешено хохотал, крича при этом: «Пусть у них голова остынет!» — свекровь обвиняла во всем Ольгу Васильевну, хотя маразм старухи крепчал день ото дня и это было неправдой.
Потом в их жизнь вошел спиритизм, черная и белая магия, оккультизм и парапсихология. Она мучилась, ей казалось, что психология ему не пара, боялась, что ему пара — Мара из пивного бара, где он ежедневно обмывал свои неудачи.
Плохо было и с дочерью — Ирка совсем от рук отбилась, тринадцать лет, трудный возраст, встречалась с Борей, мать Ольги Васильевны у него училась, восемьдесят первого года рождения, прекрасно сохранился, академик, ездила с ним на каток, академик блеял от радости, стукаясь библейской лысиной об лед, обещал жениться, как только разрешит его мама, а Ирка возвращалась под утро, грубила Ольге Васильевне, а потом рыдала, и она рыдала тоже, а нарыдавшись, пили чай на кухне, ловили за усы рыжих тараканов и запускали ночью под дверь в комнату свекрови — ей тоже одиноко, хотя в прошлом она юрист и знакома с Луначарским.
Все это было утомительно и непонятно, она понимала, что прощание оказалось слишком долгим и надо было начинать другую жизнь в новом мире.
КРАСНАЯ ПАШЕЧКА
(Людмила Уварова)
В конце лета мать с трудом оторвала голову от подушки и слабым голосом позвала Пашечку.
Уж лет десять прошло с тех пор, как ушел от нее муж, Пашечкин отец, красавец, певун, гулена, бабник, любитель выпить и закусить.
Мать слегла. Врачи определили полиомиелит, потерю памяти, тахикардию, с перемежающейся экстрасистолой, хронический гастрит, чесотку и энцефалопатический синдром.
— Сходи к бабушке, дочка, — прошептала мать. — Отнеси ей пирожков. Пусть порадуется. Недолго уж ей осталось.
Мать хитрила. Она сама чувствовала приближение рокового конца и хотела отослать дочь подальше…