Красная Пашечка
Шрифт:
ЧИСТЫЕ ГЛАЗА ИСКУССТВА
(Виктор Лихоносов)
Егора приняли.
Он уже слышал о Яблочкиной, шел как-то по Трифоновке за Раневской, видел, как Жаров выпил однажды стакан компота.
Он был носат,
Льняные кудри падали на его широкие плечи. Девочки его любили.
Но больше всех поражал Варсонофий.
В убогой комнатушке общежития он появлялся внезапно.
— Морды! — кричал он, запуская дырявым сапогом в венецианское зеркало. — Заразы! Что вы знаете о святом искусстве, рожи! Что вы лыбитесь, как троглодиты? Пресвятая Маруся, я был невинным! Где у вас туалет? Я играл короля Лира. Я так играл короля Лира, что Михоэлс хотел бросить сцену. В меня. Не подходите, я вас уроню! Квазимоды! Я хочу в сумасшедший дом, но меня не берут! Балда, ты не читал Баркова!.. Я талантливый! Поклянитесь, что я вам уже дорог! Сдавайте карты, кретины! Мы встретимся на кладбище. Меня погубила старая стерва Занзибарская. Ее подучил геморрой-любовник не то из Сызрани, не то из Краснодара. Вы смотрели «Кубанские казаки»? Там должен был играть я… Морды! Вы меня не забудете? Со святыми упоко-о-ой! Не перебивайте меня, я припадочный!!
Егор икал от удивления. Столица!
— Ты чу-удный! — говорила Лиза, целуя его.
Его дела шли блестяще. Поцеловав Лизу, он шел к Наташе. Целуя, она прочила ему славу Николая Симонова, имея в виду Константина, потому, что Евгений уже тогда был у вахтанговцев.
Целуя ее, он мужал.
Потом бросил все и уехал в Сибирь. Оттуда через Мангышлак махнул на Дон. Написал Варсонофию.
«Морда, — писал он, — ты меня не забудешь? Искусство — это не для меня. Я жить хочу, Наташа любила меня, а я обозвал ее трубадурой. На том свете меня поставят вниз головой. Я хочу быть кочегаром, плотником и монтажником-высотником. Пиши мне, кретин, а я тебе. Потом мы издадим нашу переписку и станем прозаиками. Резервуар, как говорят французы. Целую в диафрагму. Твой Егор».
Прочитав письмо, Варсонофий заплавал.
— Господи! — вздохнул он. — Писали же о нас когда-то… «Театральный роман» вот помню… А теперь?
И он всхлипнул лихо носом.
КОРОТКИЕ РАССКАЗЫ
(Виктор Тельпугов)
ВЕСНА
После зимы обычно бывает весна.
Наливаются почки, появляются листочки, поют птички.
Бакенщик Михеич греется на солнышке. Ему девяносто девять лет. Через год будет сто. Еще черев год — сто один.
Будь здоров, Михеич!
СТОЛБЫ
Телеграфные
Я пишу о том, как гудят столбы.
СПИНОЗА
Великой голландец Бенедикт Спиноза шлифовал линзы. Я шлифую слова и ем голландский сыр.
Вот ведь как бывает, жизни!
МАНЯ
Новорожденная Маня сучит ножками и плачет. Я надуваю губы, «гугукаю» тщетно. Пою «Пусть всегда будет солнце» — напрасно. Я чмокаю губами, мекаю, вякаю, тюкаю, тявкаю, мяукаю, сюсюкаю — Маня заливается слезами.
— Я беру ее на руки. На мне новый костюм. Э, вот оно что!.. Ого!.. Славная девочка. Быть ей писательницей!
ГОРИ ОНО ОГНЕМ!
(Виктория Токарева)
Свой талант я ощущаю по утрам. И ежедневно с 9 до 12 отдаю его человечеству.
В воскресенье я встаю в десять пятнадцать и сажусь писать рассказ о своей подруге детства. Ее зовут Рената. У нее красивые волосы, стройные ноги и глаза беременной ехидцы.
Рената работает Бюро эстетики. Она путает эстетику с косметикой, но ей нравится слово «бюро».
У нее был муж по фамилии Христозопуло. В прошлом году он навсегда уехал в Аддис-Абебу стрелять пингвинов. Об этом он мечтал с детства.
За Ренатой уже двенадцать лет ухаживает Кузькин по прозвищу «Членистоногий». У них двое детей и «Жигули». Они не любят друг друга, но делают вид, что любят. Он кинооператор-подводник. Во время съемок акула откусила ему два пальца. С тех пор он немного прихрамывает и невнимательно застегивает брюки. О Ренате он говорит: «Это ей как два пальца откусить».
Если бы Рената была космонавтом, то давно улетела бы к Кузькиной матери. Она любит ее всеми фибрами и хромосомами. Если бы это служилось, Кузькин, осознав свою невостребованность, с удовольствием захромал бы на свои съемки. И, может быть, разыскал ту акулу…
…Они входят в ту минуту, когда я подношу к бумаге свой «паркер».
— Пишешь? — спрашивает Рената.
Она видит, что я пишу, но ей нравится действовать мне на нервы.
— Пишу, — отвечаю я, хотя уже не пишу, а испытываю желание завыть с постепенным крещендо.
— Что такое любовь? — спрашивает Кузькин. Вопрос обращен ко мне. Как будто я Марина Влади, Черчилль иди Коперник!
— Любовь — это болезнь, похожая на аппендицит, — говорю я.
Кузькин хохочет. Это кажется ему остроумным.
Он хохочет, а у меня повышается субфебрильная температура.
Мои глаза наполняются слезами. Я понимаю, что день пропал.
Я вспоминаю Христозопуло, с ним мы дружили в школе. Уезжая, он мне сказал:
— Рената дура. А Виктория значит «победа». В жизни нет счастья, девочка. А если тебе захочется чего-нибудь щемящего, сунь голову в пасть медведя. Лучше гималайского.
ЧТО ПРОИСХОДИТ В НЕЙТРИНЕ
(Николай Томан)
<