Красная пелена
Шрифт:
После этого мы разбрелись кто куда.
Наша троица пешком двинулась к вокзалу Сен-Шарль, часто останавливаясь, чтобы спросить дорогу. Здесь, как и было договорено, наши пути расходились и каждый направлялся в свою сторону.
Вот так я и оказался в несущемся на всех парах поезде – один, предоставленный самому себе.
За окном сменялись пейзажи, но я на них не смотрел. В голове беспорядочно роились самые разные мысли. Внезапно на меня нахлынуло чувство глубокой печали, и на глазах выступили слезы. Ну да, я достиг своей цели, но что станет со мной дальше? У меня был адрес одного отеля в Париже, адрес дяди в Лилле и полученный от знакомого телефон одного человека в Роттердаме. Больше – ничего. Впереди – полная неизвестность.
Я
Вагон потряхивало на стыках, и в том же ритме метались мои мысли. С одной стороны, я тосковал по пляжам Орана, по морю, по футболу с друзьями, по «принцессам», которыми восхищался. С другой – я ни о чем не жалел, и меньше всего – о той беспросветной судьбе, какая ждала меня в спеленутом по рукам и ногам обществе; я видел отчаяние на лице матери; знал, в какой бедности живут мои дед и бабка; успел убедиться в трусливой подлости отца и непроходимой глупости многих обитателей нашего квартала. Все это я сознательно отринул, став добровольной жертвой собственного выбора.
После проведенной на ногах ночи меня потянуло в сон. Но не успел я задремать, как меня разбудили. Проверка билетов. Я не глядя протянул контролеру билет, он прокомпостировал его, сказал мне: «Всего хорошего» – и закрыл за собой дверь купе. Это был мой первый контакт с французом. Почему-то он вселил в меня чувство уверенности. Я снова закрыл глаза и спокойно заснул.
Несколько часов спустя поезд прибыл на большой парижский вокзал. Нет, не просто большой – огромный. Здание с высоченными потолками и бесконечными коридорами произвело на меня оглушительное впечатление. Я бродил по перронам в поисках выхода. Я изумлялся: почему люди вокруг передвигаются так быстро? Куда они спешат? Ничего подобного я никогда прежде не видел. В Оране мы привыкли к неторопливости, порой чрезмерной. Наверное, в каждом городе, говорил себе я, свои странности, которых чужаку не понять.
Мне надо было попасть в отель на площади Барбес. Адрес у меня был, и я помнил совет, которым поделился со мной один многоопытный житель Орана:
– Если не хочешь, чтобы тебя замели, не суйся в метро.
Покинув здание вокзала, я попытался расспросить прохожих, как мне добраться до Барбеса. Стоило мне сказать, что я намерен идти туда пешком, большинство закатывали глаза. По-французски я изъяснялся с большим трудом, и мне было нелегко понять смысл полученных ответов. Наконец я заметил мужчину, внешне похожего на араба, и обратился к нему по-арабски, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно натуральнее.
– Вы что, турист? – спросил он.
– Нет, я приехал сюда учиться, – соврал я.
Впрочем, если подумать, это не обязательно была ложь. Возможно, подсознание подсказало мне ответ в надежде на будущее.
Мужчина объяснил мне дорогу, назвав все главные проспекты и улицы, по которым мне предстояло пройти, чтобы добраться до отеля.
Часа два спустя я уже стоял в крошечном холле невзрачной гостинички. Обстановка производила гнетущее впечатление. Я поздоровался с портье – бледным мужчиной, похожим на алжирца. Он глядел на меня с усталой печалью, словно нес на своих плечах все бремя мира. Я сказал по-арабски, что приехал от Абделя из Орана и что мне нужен номер на одну ночь – всего на одну, потому что завтра утром я уезжаю.
На ломаном арабском он ответил, что не знает в Оране никакого Абделя, хотя, может быть, его хозяин знает? Потребовал с меня пятьдесят франков и вручил ключ, указав, что номер находится на четвертом этаже. Я направился к деревянной лестнице со сломанными перилами. Ступени у нее скрипели так отчаянно, что сомневаться не приходилось: здание не сегодня-завтра
Не раздеваясь, я лег на кровать и уснул. Когда я пробудился, на улице стемнело. Меня мучил голод – я не ел уже сутки. Во все время путешествия я сгрыз только несколько кусочков сахару. Спустившись вниз, я спросил у портье, нет ли поблизости недорого ресторана. Он указал на соседний бар, по его словам, дешевый.
Через пару минут я уже входил в бар. Поздоровался с барменом и спросил, можно ли у них поесть.
– Сэндвич или блюдо? – спросил он.
Мне хотелось чего-нибудь горячего. Он указал на столик в глубине зала. Я сел и осмотрелся. Здесь были и мужчины, и женщины. Одни молча пили, другие разговаривали – кое-кто на повышенных тонах, – третьи играли в какую-то странную игру. Позже я узнал, что она называется «421».
Вскоре ко мне подошел бармен:
– Сегодня у нас два блюда: бифштекс с жареной картошкой и кускус.
Есть хотелось страшно, и я выбрал кускус. Мне надо было поплотнее набить пустой живот.
– Кускус с мергезом, мясом на гриле, королевский, с курицей или с молодым барашком?
Поскольку про остальные виды я ничего не знал, то выбрал знакомый вариант:
– С бараниной.
Он принес мне кускус, овощи и мясо. С первым же проглоченным куском на меня нахлынули воспоминания о родном доме и домашних обедах. Я представил себе ароматный кускус, приготовленный мамой или бабушкой, – он не шел ни в какое сравнение с безвкусной парижской имитацией, овощи и мясо для которой явно были не первой свежести. Но я был голоден как волк и проглотил все, до последней крошки. Оплатил счет и вернулся в отель.
Денег у меня было мало, и это не могло меня не беспокоить. Прежде чем заснуть, я мысленно повторил себе план действий на завтра. Первым делом приехать в Лилль и найти дядю. Откровенно говоря, я почти его не знал. Если он поможет мне найти работу, останусь в Лилле. Если нет, отправлюсь в Роттердам, а там видно будет.
Проснулся я ни свет ни заря и двинулся на вокзал.
На сей раз я ехал в общем вагоне с двумя рядами сидений, тянувшихся вдоль центрального прохода. Я занял место у окна. Повернув голову, я заметил стоящего рядом мужчину в костюме, который смотрел на меня инквизиторским взглядом. Я быстро окинул его взглядом с ног до головы. Пола пиджака у него явно оттопыривалась с одной стороны. Легавый, догадался я и почти не удивился тому, как быстро его раскусил. В Оране мне нередко приходилось сталкиваться с полицейскими в штатском. Наверное, во всех странах мира они похожи друг на друга.
Мужчина сел на в противоположном от меня ряду и развернул газету. Я достал сборник арабской поэзии и погрузился в чтение. Я знал, что не сделал ничего дурного, и присутствие легавого стало мне совершенно безразлично. С самого раннего детства я всегда считал: если я не сделал ничего дурного, мне не в чем себя упрекать и нечего бояться. Это свойство характера помогло мне устоять в сложных жизненных ситуациях, вплоть до самых опасных.
И наоборот, когда кто-нибудь начинает меня задирать, во мне просыпается агрессия. Она растет и крепнет, но мне удается держать ее под контролем до той минуты, когда я начинаю понимать: надо бить, потому что это вопрос жизни и смерти. И после этого у меня исчезают всякие сомнения. Тот, кто привык существовать во враждебном окружении, либо принимает вызов и становится бойцом, либо переходит в разряд жертвы. Но стоит мне задуматься о судьбе жертв, как силы у меня удваиваются.