Красная ртуть
Шрифт:
Молодые люди обнялись и стояли так какое-то время.
– Какими судьбами? Вот это сюрприз! Сколько лет прошло! Проходи, раздевайся.
Февзи забрал с подоконника на лестничной площадке свою зековскую экипировку и посмотрев на вешалку, бросил на пол шапку и поверх нее бушлат.
– Проходи! Мой руки, сейчас ужинать будем.
Февзи понял, что Олег рад его приходу. Но он еще не знал, как отнесется к нежданному гостю отец его друга. Он прошел в маленькую тесную кухню, помыл руки под умывальником и вошел в комнату.
– Садись к столу, - Олег поставил на стол тарелки,
– Февзи, друг! Ну, ты даешь! Как ты здесь оказался? Я уже не думал...
– Из лагеря я. Освободился вот. Дай, думаю, заеду...
– Ну, молодец! Ну, корифей! Здорово удумал!
Олег вышел на кухню и вернулся с бутылкой “Московской особой”. Февзи, давший себе после того, как оказался за воротами лагеря, слово вернуться к завету дядюшки Соломона, опасаясь обидеть Олега, все же решился:
– Олег, я не пью.
Олег смотрел на Февзи несколько секунд, потом повернулся и подошел к раковине на кухне.
– Я тоже больше не пью, - и Февзи услышал, как булькает водка, выливаясь из узкого горлышка.
Олег вернулся к столу и, смеясь, похлопал Февзи по плечу:
– Какие мы положительные личности, однако!
– он взял картофелину, очистил и положил на тарелку перед гостем.
– Прошу!
– Да я сам, ты что...
– Давай, давай! Вот с селедочкой. О, еще капустка есть!
– он вновь пошел на кухню и вернулся с тарелкой, наполненной кислой капустой.
– Хорошая получилась. Сам делал.
– Как отец, где он?
– спросил Февзи, потянувшись вилкой к капусте.
Олег изменился в лице и, опустив руки на стол, глухо произнес:
– Нет отца. Умер. В тюрьме.
– Как?
– Февзи был ошеломлен.
– В сорок девятом его арестовали. Не было никаких вестей. Через год мне сообщили, что он умер в тюрьме, в Омске. Это в Сибири...
Февзи помолчал, переживая неожиданную новость, потом произнес:
– В Сибири... Я там был...
Он вспомнил старика-арестанта, умершего у него на руках, но и теперь у него не появилось мысли, что старик тот был отцом Олега.
Ребята какое-то время сидели молча, перед каждым пробегали печальные картины прошлых лет, у каждого свои... Наконец Олег встряхнулся:
– Ладно. Ну, Февзи, надо бы за встречу, да ты так категорично...
– Олег, от вредного надо сразу отказываться.
– Да, конечно... Ну, давай хотя бы компотом.
Опять вышел он на кухню и пришел с двумя стаканами, наполненными компотом из сухофруктов.
– За встречу!
– ребята с коротким смешком сдвинули стаканы и выпили холодный компот, после чего начали с аппетитом есть.
– Так что с тобой случилось, Февзи, рассказывай.
Не прекращая трапезы, Февзи поведал другу обо всем, что определило его нелегкую судьбу арестанта. Конечно, Олег был потрясен поступком их учительницы по литературе.
– Я думал, что уже достаточно знаю жизнь. Но твой рассказ показал мне, что я все еще идеалист...- грустно проговорил
– Почему ты не спрашиваешь, за что арестовали моего отца?
– наконец проговорил Олег.
Февзи покрутил головой, словно чего-то ища взглядом. Увидел через открытую дверь кухни стоявшую под раковиной умывальника пустую бутылку из-под водки и пожалел, что побудил Олега к скорой расправе с ней. Подавив в себе желание водкой оглоушить вздымающуюся в душе ненависть к тому, что народ именует местоимением “они”, Февзи ответил на вопрос друга:
– В сибирской тюрьме я сидел одно время в камере с крепким мужчиной лет семидесяти, с густыми седыми волосами и бородатым. Был он не троцкист даже, а то ли кадет, то ли меньшевик - настоящий каторжанин. Новоприбывшие в камеру дня через два-три непременно спрашивали его, за что, мол, вы сидите. И он, всегда погладив неторопливо бороду, отвечал густым басом - “За конокрадство”. И почти каждый после этого понимал, всю неуместность такого вопроса в советской тюрьме. Так что, Олег, я не спрашиваю, за что взяли твоего папу. Ясно только, что был он честный человек - это несомненно. Подлецы живут на свободе и очень неплохо устроены.
– Я знаю, что он был честным и смелым, что он мужественно сражался на войне. И тем непонятнее мне, за что ему такая страшная судьба. То, что ты сказал, мне тоже непонятно. Кадеты или меньшевики - это враги народа, а мой отец был коммунистом.
Февзи поморщился как от боли, но спокойно возразил:
– Ты не прав, Олег. Тебе еще многое надо понять. Понять и то, что каждый, остающийся на свободе, подозревается в холуйстве перед советской властью. Подозревается, а не обвиняется, понимаешь?
Февзи почувствовал, что он, вчерашний политический заключенный, высказался очень резко, что друг может обидеться - он сын зека, но это не то же самое, что быть зеком. Однако, подумал Февзи, надо сразу обозначить позицию.
Если бы услышанное от Февзи было бы внове для Олега, неизвестно, как бы он отреагировал. Но его поразило то, что сказанное его гостем суждение совпадало с тем, что он каждый день слышал от своего напарника по ремонтной бригаде Сергея, веселого парня, гитариста, любимца девушек. Отец и мать Сергея были расстреляны в тридцать восьмом, а воспитывался он проживающей в Ташкенте бабушкой, старой коммунисткой, между прочим. Вернулся относительно недавно в родной Ленинград и жил в общежитии.
За столом воцарилась долгое молчание, которое Февзи истолковал по-своему - не получилась встреча со старым другом. Олег же думал теперь о том, что ему, видно, не хватает ума и характера, чтобы увидеть в истинном свете страну, в которой он живет. Или, может быть, все же прав он, а то, что случилось с отцом, трагическая ошибка? В таком большом государстве могут происходить изредка такие ошибки... Нельзя из-за личной неудачи озлобляться на государство, возникшее в результате самой справедливой за всю человеческую историю революции... Но не много ли случайных ошибок, роившихся вокруг него, одного случайного человека? Судьба его отца, судьбы Февзи и Сергея...