Красная ртуть
Шрифт:
– Ну, слямзьте два, ну три канара, и этого будет достаточно, – говорил он.
Но когда в свете керосиновой лампы бригадир, окруженный грузчиками, подчитывал дневной сбор, то оказывалось, что полную норму сбора можно записать и на больных, и на тех девочек, которые больше тридцати килограмм собирать не в состоянии, и еще остается на «своих парней» записать столько килограмм, что при расчете в конце пятидневки набежит сумма достаточная для того, чтобы иметь возможность не ожидая посылок из дому сладко есть и горько пить. И еще это «мероприятие» позволяло
Камилл не выдержал, наконец, городского одиночества, и, прихватив несколько бутылок «московской особой» с сопутствующими товарами, поехал на автобусе в Буку, райцентр, вблизи которого в тот год «батрачили» его однокурсники.
Явился он в здание совхозной школы, где поселили его группу, подгадав как раз к тому уже сумеречному часу, когда усталые студенты вернулись с хлопковой плантации и смыв с себя дорожную пыль отдыхали на уложенных прямо на пол матрасах.
Приход товарища с большим заплечным мешком был встречен с огромной радостью, все вскочили на ноги, теребя Камилла и пытаясь пощупать его поклажу.
- Я знал, что Камилл не вытерпит и приедет с поллитрами! – не удержался и высказал общее чаяние Яшка, вообще-то не пьющий, но во время хлопковой экспедиции не уступающий в этом деле никому. И заглянул в глаза новоприбывшего: - Да, Камилл?
– Ну а как же? – Камилл скинул с плеч рюкзак, но не торопился его опорожнять.
– Покажи! – Илья, один из самых авторитетных членов студенческой группы, к тому же избранный в этот сезон бригадиром, потребовал предъявить ожидаемые полулитровки.
Присев на корточки Камилл отстегнул клапан рюкзака, развязал стягивающий шнур и, опустив руки в таинственные недра, окинул взглядом замерших товарищей.
– Во!
– в его высоко поднятых руках призывно отсвечивали светло-зелеными бликами две бутылки.
Конечно, послышались возгласы одобрения, но это были какие-то неяркие возгласы, полные невысказанного вопроса - неужели только две?
Камилл, все понимающий, неспешно поставил бутылки на пол рядом с рюкзаком и сделал движение, якобы затягивая шнур широкой пасти рюкзака, и вдруг быстро достал из этой пасти еще две такие же:
– Во!
На этот раз возгласы одобрения были более искренними, но руки Камилла вновь скользнули в рюкзак:
– Во!
– еще пара «московской особой» заставила друзей уже непритворно возликовать.
Только сосредоточенный Витька, поправляя очки, пытался заглянуть издали в рюкзак.
– А закусон привез? – не выдержал он.
– Здесь в лавке только килька в томате.
– А как же! – Камилл тем же жестом престидижитатора достал из своего вместительного альпинистского рюкзака большой батон полукопченой колбасы, затем уже без уловок достал завернутые в целлофан несколько крупных селедок – и все это под несмолкающие славословия в свой адрес:
– Молодец! Гигант! Вот это чувак!
Друзья подбегали к нему и лупили его по спине, трепали за волосы, а непьющий вообще-то Яшка-гимнаст сотворил на радостях фляк с полуоборотом.
Но когда из недр вместительного альпинистского рюкзака появилась трехлитровый баллон с маринованными огурцами, восторженные крики переросли в рев десяти здоровых глоток, заставивший проходящих мимо младшекурсников заглянуть в открытые окна класса.
– Качать его! – раздался чей-то голос, и однокурсники, схватив не посмевшего сопротивляться Камилла за руки и ноги, стали его высоко подбрасывать.
– Эй, эй! Уроните!
– кричал довольный Камилл, но, тем не менее, при каждом броске с опаской присматривался к приближающемуся потолку. Однако его товарищи, ребята не хилые, не уронили.
В тот вечер о делах не говорили, отдыхали. На следующий день разговор начал Илья, когда бригада после обеда отдыхала на хирмане - полевом стане.
– Так, значит, тебя восстановили?
– спросил он Камилла.
– Не-а, - Камилл беспечно ковырял спичкой в зубах.
– А что же ты приехал на хлопок?
– съехидничал Савва, который вместе с другим студентом, абсолютно не пьющим, жил отдельно от основной бесшабашной компании.
– Да заскучал один в городе, - все так же спокойно отвечал Камилл.
– Ты что-нибудь предпринимаешь или так вот и ходишь, ожидая у моря погоды? – возмутился Илья.
– А как же! Написал жалобу в Министерство высшего образования, - Камилл, отряхиваясь, поднялся с хлопковой кучи.
– В ЦК компартии собираюсь написать.
– Не любите коммунистов, а чуть что, так обращаетесь за помощью ЦК, - с кривой улыбкой заметила Люся, всегда недовольная антисоветскими разговорами своих однокурсников.
– Да уж!
– солидаризировалась с ней Элла, которую подозревали в наушничестве.
– А куда нам, обиженным советской властью обращаться?
– ответил Камилл. – Может быть, в Организацию Объединенных Наций?
– Лучше в ЮНЕСКО, - пробасил всегда сосредоточенный Абрам, студент из параллельной группы математиков, бригада которых располагалась тут же.
Камилл засмеялся:
– Вот именно! Я бы и в ООН, и в ЮНЕСКО написал, так ведь письма не дойдут. А меня еще обвинят в попытках связи с заграницей.
– Недовольны советской властью, ругаете ее, а чуть что, так к ней же и бежите за помощью!
– не унималась Люся, происходящая из семьи предков, вырвавшихся в начале века из еврейского местечка и возлюбивших советскую власть больше, чем своих родственников.
Люська, дура!
– взорвался Ахмед.
– Когда тебе стипендию деканат не дал, ты куда обратилась? В тот же деканат!
Это напоминание, кажется, подействовало, и Люська больше не выступала.
Савва, штатный доносчик, молча сидел тут же и старался подробнее запомнить весь разговор. Камилл же специально подогревал своих друзей к возмущению, чтобы Савва довел это возмущение до своих хозяев.