Красная рябина
Шрифт:
Что теперь делать, куда идти? Не возвращаться же к ребятам. Ох, и глупость он сморозил: подумаешь, девчонка посмеялась. Надо было самому тоже засмеяться и снова пойти работать. Другие-то работают, им легче, что ли? И, если по-честному говорить, вовсе он не из-за девчонки ушел…
Дома никого не было, даже Томочки.
Генка послонялся по усадьбе, сел за стол и приуныл. Зачем было сюда ехать? Пошли бы они сейчас с Сашкой купаться или, если он занят, с Тоней поговорили бы, почитать можно было. А здесь и читать нечего: все Миколкины книги
Если бы он руку, ногу поранил — никто бы ничего, а так… Генка осмотрел свои руки. Как назло, ни одной царапины. Дурак, босиком не ходил, может, ногу занозил бы.
Генка поднял колючку с земли, поколол ладонь — больно. Еще нарывать станет, не обрадуешься. Может, сказать, что голова заболела? А что ответить, если станут спрашивать, где болит, да как болит? Почем он знает, как она болит. Это у взрослых только вечно голова болит…
От всех этих дум Генка так расстроился, что впору завыть. Он встал, не зная, куда деть себя, и вдруг увидел, что у плетня стоит она — та самая, стриженая. Генка застыл, не зная, что делать. А девчонка смотрела на него очень странно — виновато и покорно.
От калитки же шел к Генке Микола.
— Звиняйся, — сказал Микола девчонке, завидя Генку.
— Звиняюсь, — виновато и покорно ответила девчонка из-за плетня.
Генка не сразу сообразил, в чем дело. А когда понял, сердце его подпрыгнуло от радости. Ну конечно же, все считают, что он только из-за нее ушел. Просто думают, что обиделся человек, и все. Обидеться ведь каждый может.
И оттого что все так легко и просто обошлось, Генка засмеялся и, чтобы объяснить причину неожиданного смеха, сказал:
— Я думал, что пацан стоит, платья не видно…
— Це Настька, — ответил Микола и ласково посмотрел на девчонку.
Работа теперь совсем не казалась почему-то такой тяжелой. А когда запели песни, и вовсе стало легко. Генка тоже пел. И хотя многие песни были украинскими, незнакомыми, он все равно подтягивал, потому что невозможно было удержаться, когда даже сдержанный Микола и то пел.
Относя ведро с абрикосами к корзине, Генка не раз сталкивался с Настей. Один раз она улыбнулась ему, показав мелкие, белые как сахар зубы. Генка торопливо улыбнулся ей тоже. Хорошая девчонка. Если б не она, что бы он сейчас делал!
Ужинали уже в потемках, хотя было всего часов девять. Геннадий Афанасьевич зажег керосиновую лампу на столе. И сразу на нее из темноты полетели мотыльки. Они с лихорадочной скоростью кружились вокруг лампы, ударялись об нее, падали и снова кружились, кружились…
— Чего они кружатся, интересно? Ведь горячо, — Генка дотронулся пальцем до лампы и отдернул, обжегшись.
— Я тоже как-то интересовался, — задумчиво откликнулся Геннадий Афанасьевич. — Не знаю, правильно или нет сообразил.
— Расскажите.
— Думаю так: земля-то вокруг солнышка вертится, ну и все живое с ней вокруг солнца вертится. А тут и светит
Генка подумал.
— Ну, а мухи, комары чего не летают?
— Комары солнца не любят, а мухам что — днем налетаются, ночью спят. Это вот мотылям всего один день отпущен, спать некогда. — И позвал: — Даша, где ходишь, иди к нам!
— Почему вас Дашей зовут? — спросил Генка после ужина.
— Была Дорой, стала Дашей, — грустно усмехнулась тетя. — Ну как тебе нравится дядя Гена?
— Хороший.
— Золотой человек, — убежденно сказала тетя Даша. — Боялась я за него выходить, думала, после Васечки не привыкну. Да Миколку больно жалко было: ходит сопливый, отец работает, присмотреть некому. А я одна…
— А чего он бороду носит, ведь не старый еще?
— Моложе он меня, вот и прячется, как будто люди не знают.
…Томочка уже спала. Микола в темноте слушал радио. Послушал и Генка, но скоро ему надоела передача на малопонятном языке, и он решил выйти, поискать тетю Дашу.
Тетя Даша сидела рядом с мужем на порожке. Генка услышал ее неторопливый говорок.
— Геша, вот племянник-то говорит, чтоб ты бороду обрил. Молодой, говорит, красивый, а бороду носит.
— И с бородой хорош.
Генка видел в проеме двери, как женщина положила голову на плечо мужчине:
— Васечка все хотел усы отрастить, я не давала. Дура была, молодая.
— А теперь мне хочешь бороду обрить. Тоже потом скажешь… глупая была.
— Так ты-то жив, а он… Так и не посмотрел на себя с усами.
— Полно, Даша, сколько лет прошло, все убиваешься.
— Дети у нас с ним были, — извиняющимся тоном сказала Даша.
— Теперь Кольку, Томочку растить надо.
Мягкие потоки лунного света освещали темные фигуры людей, неподвижно застывшие деревья, дома, дорогу…
— Господи, — простонала женщина, — хоть бы войны больше не было.
Генка любил фильмы и книги про войну. Он всегда жалел, что поздно родился. Интересное было время! Но сейчас, слушая тихий грустный голос тети Даши, он как-то очень отчетливо понял, что означает для нее это короткое, бухающее слово — война.
Война — это погибший дядя Вася, это пропавшие без вести Игорь, Олег. Как бы сейчас все было, если бы не война? Генке представилось, как вошли бы сейчас из-за калитки во двор его двоюродные братья, шумно смеясь, переговариваясь. «А ну, Генка, иди сюда, померяемся, кто из нас выше, каланча ты этакая».
Генка улыбнулся, расправил плечи, но тут же спохватился, что стоит в темных сенях один и никаких братьев нету… И не будет.
Он неслышно повернулся и ушел в комнату.
Работа сдружила Генку с Миколой. Вечерами, принарядившись в белые рубахи, они шли на «базар» — так называлось место, где собиралась молодежь. Там они садились на бревна, наблюдали, как танцуют под гармонь парочки. Или в тесном душном зале высиживали то и дело обрывающийся фильм.