Красная сестра

Лоуренс Марк

— «Друг» может быть опасным словом, — сказала Нона.

Клера рассмеялась:

— Друг? Неужели?

— Да, если ты серьезно. — Нона не улыбнулась. Она подумала об Амондо и Сайде. «Друг» — это связь. Многое из того, что люди делали, как они себя вели, смущало Нону. Но слово «друг» она понимала. Друг, за которого ты готов умереть. Или убить за него.

— Ну, я серьезно. — Клера позволила собственной улыбке ускользнуть.

— Тогда мы подруги.

Для Клеры этого оказалось достаточно. Она встала с кровати Ноны и пошла к своей, подбрасывая монетку

и напевая какую-то мелодию, тихую и нежную.

Нона позволила усталости закрыть ее глаза. Дормитории отапливались такими же трубами, которые бежали в бане и кельях. Она и представить себе не могла, что простолюдины когда-либо полностью спасались от холода — возможно, император, перед его вечно горящими каминами, но не такие девочки, как она, и не так. Одно из высоких окон было даже приоткрыто на четверть, чтобы не было слишком душно, как будто тепло было чем-то, что можно было отдать ветру, а не чем-то драгоценным, что необходимо сохранить.

Деревенские матери стригли своих детей до пуха всякий раз, когда погода менялась. Когда лед-ветер уступал место ветру Коридора и холод становился менее резким, ножи вылезали наружу. Они делали это, чтобы уменьшить количество вшей, блох и гнид до приемлемого уровня, но Нона всегда чувствовала, что это начало чего-то нового: нового роста, новых возможностей. Ее последние мысли перед тем, как ее похитил сон, были о том, что если бритая голова — это самое худшее, что случилось с Арабеллой Йотсис до сих пор, то она прожила очаровательную жизнь. К тому же, с досадой подумала Нона, потеря золотой гривы никак не повлияла на красоту девочки. Во всяком случае, она выглядела еще более совершенной.

Погруженная в тихий гул голосов и тепло своей постели, увлекающих ее в сон, Нона позволила поединку с Генной появиться на обратной стороне ее век. Весь бой длился всего лишь мгновения, мгновения, в течение которых Генна нанесла дюжину или больше ударов, хорошо отработанный танец с ее стороны, инстинкт и рефлекс со стороны Ноны. Воспоминание об одной битве скользнуло в воспоминание о другой, возвращая Нону к опилкам и поту Калтесса, к тренировочным боям подмастерий. Бой-мастера Партниса Рива учили дисциплине, но оставляли место для агрессии.

Через неделю или две после приезда Ноны Раймел Таксис вошел в большой зал, где тренировались подмастерья. Нона, Сайда и двое других детей с чердака, занятых подметанием пола, перестали работать и, опершись на метлы, стали наблюдать за бойцом. Вблизи его размеры пугали. Нона осознала, что ее голова даже не дотянется до бедра мужчины, и что одной рукой он сможет швырнуть ее, Сайду и двух других уборщиков через всю комнату, и не по отдельности, а всех вместе.

— У меня есть урок получше для этих щенков. — Раймел перелез через канаты на ринг, где сражались два подмастерья-геранта, оба огромные, но все равно на фут ниже взрослого бойца. Он стоял между ними огромный, белокурый и великолепный, каким-то образом одетый в свое богатство, хотя его покрывали только набедренная повязка и блестяще масло.

Бой-мастер шагнул вперед с возражением

на губах, но Раймел прогрохотал через его голову: «И все остальные». — Он подозвал еще троих учеников с другого конца зала. Двое хунска с ловчими сетями в руках и девушка-герант с тяжеловесным лбом, который выглядел так, словно мог сломать кулак любому, кто был достаточно глуп, чтобы ударить ее по голове.

Когда девушка вскарабкалась вслед за двумя более быстрыми подмастерьями, Раймел ткнул локтем в горло стоявшего позади геранта: «Никогда не жди, атакуй». — Подмастерье упал, схватившись за шею. Остальные стояли, слишком ошеломленные или взволнованные, чтобы действовать. Раймел отвесил девушке пощечину, его огромная ладонь закрыла половину ее лица, и она упала обратно на веревки, сплевывая кровь. На его красивом лице появилась портившая его уродливая ухмылка.

Стоявшая рядом с Ноной Сайда прикрыла глаза, отвернулась и потянулась за метлой.

— Ты не будешь смотреть? — Нона не могла отвести взгляд. Подмастерья-хунска бросились на Раймела, два расплывшихся пятна кулаков и ног.

— Ненавижу это. — Сайда снова принялась подметать. — У меня болит живот, когда я вижу, как люди страдают.

— Но... — Нона вздрогнула, когда Раймел загнал одного из хунска на веревки и схватил его за ногу. — Партнис купил тебя, чтобы ты сражалась. Тебе придется это делать.

Она скорее почувствовала, чем увидела, как Сайда пожала широкими плечами:

— Я скорее буду чинить людей, чем ломать их. Есть такое в городе? Чинить людей?

— Не знаю. — Нона смотрела, как Раймел ударил подмастерье-хунска о столб ринга. Какая-то ее часть хотела, чтобы ее выпустили на свободу в огороженном веревками пространстве. Другая часть хотела, чтобы надежда Сайды оказалась правдой, хотела, чтобы были люди, которые вкладывали столько же страсти в исцеление, сколько Раймел вкладывал в причинение боли.

— Раймел! — рявкнул бой-мастер. — Перестань.

Раймел продолжал душить подмастерье в своих руках, все еще, казалось, невосприимчивый к атакам последней оставшейся на ногах хунска.

Нона поймала себя на том, что тоже отворачивается, и неуправляемый гнев, который поднимался в ней всякий раз, когда она видела сражение, рассеивается:

— Тебе не придется драться, Сайда. Они увидят, что у тебя ничего не получается, и дадут тебе другую работу. Регол сказал, что старик, который приходит к лошадям, может зашивать раны, как швея. Возможно, ему скоро понадобится подмастерье. Он очень стар.

Сайда выдавила из себя застенчивую улыбку:

— Я бы хотела помочь. Я не хочу, чтобы Партнис отослал меня. Я буду по тебе скучать.

— Я тоже буду по тебе скучать. — Нона почувствовала, как у нее заныло в груди от этой мысли. — Значит, я этого не допущу! — Она произнесла это с такой яростной уверенностью, что улыбка Сайды стала еще шире, а ее грубое лицо — прекрасным.

Сон стал темнее, холоднее, тени вторглись в зал Калтесса. Теперь они были одни, Сайда и Нона, и между ними металась глубокая тревога.