Красная Шапочка на Манхэттене
Шрифт:
Миссис Тейлор выписывала научный журнал и обожала передачи, где говорилось о детских возрастных проблемах. Это она надоумила миссис Аллен показать дочку психиатру. По ее мнению, Сара была вундеркиндом.
— Ее надо показать хорошему врачу, — говорила миссис Тейлор с видом знатока. — Если врач плохой, ребенок может получить травму.
— Хороший психиатр нам не по карману. «Квик Пламер» не приносит таких доходов. Да и Сэмюэл не захочет.
«Квик Пламер» — так называлась мастерская, где мистер Аллен работал водопроводчиком. Мистер Аллен открыл ее вместе с партнером. Партнер был моложе мистера Аллена. Он был мужем миссис Тейлор. Его звали Филип, он носил черную кожаную куртку, ездил на огромном мотоцикле и был одним из приятелей-шутников мистера Аллена. Миссис Аллен считала его исключительным
У супругов Тейлор был сын — толстый мальчик чуть постарше Сары. Раза два или три он приходил к ней поиграть. Но играть он не умел, жаловался, что ему скучно, и то и дело вытаскивал из глубоких карманов куртки конфеты, леденцы и жвачки. Фантики он комкал и бросал на пол где попало. Его звали Род. В их квартале его звали Чупа-чупсом.
Род совсем не походил на вундеркинда. Книжки он терпеть не мог, и Саре никогда не пришло бы в голову рассказать ему про буквенки, хотя к четырем годам она придумала много удивительных сочетании — «амельва», «тариидо», «мальдор» и «миранфу», которые уже не могла забыть.
Некоторые буквенки скакали у нее в голове, словно бессмысленные песенки. Они улетучивались мгновенно, как дым от сигареты. Другие же запоминались накрепко, и стереть их из памяти было просто невозможно. Их значение она начинала понимать со временем. Например, «миранфу» означало «произойдет что-то необычное» или «меня ждет сюрприз».
В ту ночь, когда Сара придумала эту буквенку, она никак не могла уснуть. Несколько раз вскакивала с кровати, вставала на цыпочки и подходила к окошку, чтобы посмотреть на звезды. Они были похожи на маленькие волшебные миры, вроде Книжного королевства, и в них жили странные мудрые человечки, которые знали Сару и понимали язык буквенок. Волшебные существа, которые видели издалека, как Сара выглядывает в окошко, и потихоньку учили ее верить в чудесное. «Миранфу, — повторяла Сара одними губами, словно молитву. — Миранфу». Из глаз у нее текли слезы.
Через несколько дней она подслушала, как мать рассказывает по телефону миссис Тейлор, что Аурелио Ронкали продал кому-то свою лавку, уехал в Италию и больше не живет с бабушкой. В голосе миссис Аллен звучали плаксивые нотки. Внезапно она увидела дочку, которая уже давно стояла в дверях кухни, и ужасно разозлилась:
— Что ты здесь делаешь? Тебя это не касается! Марш в свою комнату! — заорала она в ярости.
Сара побелела как снег, глаза ее округлились, но она не двигалась с места. Мать заметила, что девочка ухватилась рукой за дверной косяк и прикрыла глаза, словно вот-вот упадет в обморок.
— Я перезвоню тебе через минуту, Линда, — сказала она. — Нет, ничего страшного, не беспокойся.
И повесила трубку.
Когда она подошла к Саре и попыталась ее обнять, та оттолкнула ее.
— Что с тобой, Сара? Ты вся дрожишь!
Девочка и вправду дрожала как осиновый лист. Миссис Аллен придвинула табурет, чтобы она села. И тогда Сара закрыла лицо руками и безутешно разрыдалась.
— Скажи, ну скажи мне что-нибудь, — умоляла миссис Аллен. — Тебе плохо? Что у тебя болит?
— Миранфу, миранфу, — рыдая, бормотала Сара. — Бедное миранфу…
Несколько дней у нее держалась высокая температура, и в бреду она звала Аурелио Ронкали, говорила, что хочет попасть в «Книжное королевство», что он ее друг и должен вернуться.
Но Аурелио Ронкали не вернулся. И о нем в присутствии Сары больше не говорили. Сара поняла, что тоже должна помалкивать. Болезнь научила ее скрывать свои чувства. Она стала послушной и смирной. Она понимала, что мечты нужно хранить в темноте и в тайне, и ждала. Девочка была совершенно уверена, что придет день, когда она сможет победно воскликнуть: «Миранфу!» А пока ей придется жить в одиночестве на своем острове. Как Робинзону Крузо. Как статуе Свободы.
Тогда Саре было четыре года. Прошло шесть лет, и теперь ей казалось, что все это было сном.
После Аурелио Ронкали, последнего возлюбленного бабушки, Глория Стар была забыта. Но для Сары Глория Стар и мистер Аурелио не исчезли: они всего лишь переселились в другой мир, туда, где водятся говорящие волки, дети, которые не хотят
Книжный король Морнингсайда, о котором она почти ничего не знала, по-прежнему существовал. Это он внушил Саре две ее величайшие страсти: к путешествиям и чтению. Одна сливалась с другой, потому что книги помогают совершать воображаемые путешествия, иными словами, мечтать.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Прогулки по Манхэттену. Клубничный торт
Манхэттен тоже стал для Сары настоящей страстью.
Она больше не подслушивала, о чем родители спорят в своей комнате. Она давно научилась улавливать нотки раздражения в голосе матери, как угадываешь бурю, завидев на небе темные грозовые тучи. Разговоры родителей, в которых почти всегда упоминалась семья Тейлор как образец для подражания, потеряли для нее всякий интерес. Мистеру Аллену Линда Тейлор казалась веселой, женственной и юной, на что миссис Аллен утверждала, что ей несложно такой быть, потому что мистер Тейлор дарит своей жене подарки и вообще живет исключительно ради нее. На руках ее носит! Со своей стороны она восхищалась работоспособностью Филипа Тейлора, который в свободное от работы время чинил радиоприемники, телевизоры и все, что под руку попадется. При этом у него оставалось время, чтобы сводить жену в кино. Они только что купили новую посудомоечную машину и микроволновку. Филип был настоящим мужчиной. Кроме того, от него никогда не пахло потом, потому что он пользовался дезодорантом.
— Ты-то откуда знаешь?
— Мне Линда сказала.
— Вот язык без костей! Выдумали еще, дезодорант! А от меня что, воняет?
Сара включала свет, доставала из выдвижного ящика карту Нью-Йорка, которую несколько лет назад ей подарил мистер Аурелио, и принималась ее изучать.
И тогда она грезила наяву, а спор за стеной превращался в музыкальное сопровождение, под которое разворачивались необыкновенные сюжеты из городской жизни, пока она разгуливала по улицам, площадям и паркам, которых никогда не видела. Она летала над небоскребами, плавала по реке Гудзон, мчалась на самокате и летала на вертолете. В конце чудесного путешествия, когда ресницы тяжелели, Сара сворачивалась калачиком и оказывалась в небольшом гнездышке, которое кто-то свил специально для нее на самой верхушке статуи Свободы, между шипами ее зеленоватой короны. Девочка устраивалась там на ночлег, словно усталая птица. И пока сон не одолевал ее, она молилась статуе, потому что та была богиней. Она сочиняла диковинные молитвы и печатала их на волшебной машинке. Получались телеграммы, в которых девочка умоляла Свободу освободить ее из застенков, где она томилась. И еще она просила, чтобы бабушка снова надела зеленое платье, как в тот день, когда Сара увидела ее впервые. Потому что зеленый — цвет надежды.
В южной части карты, где сливались две реки и располагался островок со статуей, девочка наклеила золотую звездочку. Другую, серебряную, она наклеила на севере, рядом с Морнингсайд-парком — приблизительно там, где был дом бабушки Ребекки, которая больше уже не называла себя Глорией Стар.
Две звездочки, золотая и серебряная, приветливо перемигивались с севера на юг на огромной карте Нью-Йорка, которую Сара Аллен разворачивала на своей кровати по вечерам. От того, что ее то и дело складывали и раскладывали, карта вытерлась на сгибах. Сара заучивала наизусть названия улиц Манхэттена, линии метро и маршруты автобусов, которые связывали одну улицу с другой. Она знала узоры нью-йоркских улиц, как линии на ладони, и была уверена, что без труда отыщет островок своих грез, обойдет его из конца в конец, бесстрашно заглянет во все уголки… просто пока что у нее не было возможности это проверить, потому что она пересекала Бруклинский мост всего раз в неделю, да и то вместе с матерью. Один и тот же маршрут, в один и тот же час. Их путь лежал к тому месту, где на Сариной карте была приклеена серебряная звездочка. Эта звездочка обозначала дом, где бабушка жила с тех пор, как Сара с ней познакомилась. Седьмой этаж, окна на улицу, два длинных коридора.