Красная тетрадь
Шрифт:
Зато он рассказал нам, пока мы ждали Эдуарда Андреевича, идею еще одной книги для детей:
– Ну послушайте, – сказал он. – Как вам? Мальчик и девочка влюбляются друг в друга на курорте у моря вроде этого. Однако они живут в разных городах, и их общение возможно лишь в форме переписки. Потом с мальчиком происходят всякие волшебные приключения, во всяком случае, он так об этом рассказывает. Он попадает в волшебную страну, становится пиратом, захватывает корабли, король дает ему почетный титул, он борется с ведьмой,
– Это могло бы быть красиво, – сказала Фира. – Если бы он придумывал все это для нее.
– Но вы так говорите, – сказала Валя, – как будто она завидует.
– А она и завидует, – сказал Максим Сергеевич. – Она-то в Чебоксарах живет, а не в волшебной стране.
– В таком случае это грустная история.
– И опять совершенно бессмысленная! – сказал я. – Чему она учит?
– Тому, что жизнь в Чебоксарах безрадостна и уныла, – сказал Максим Сергеевич.
– Но вы ведь даже никогда не были в Чебоксарах! – сказал я.
– Не был, – сказал Максим Сергеевич. – Но это архетип.
– Это глупости, – сказал я.
Мы спорили еще некоторое время, потом нас позвал Эдуард Андреевич. Он сказал, что сегодня процедура будет весьма болезненной, но интенсивность боли будет (и должна) увеличиваться постепенно, поэтому ничего ужасного нас пока не ждет.
Валя спросила его:
– Все говорят про стадии болезни, а вы говорите про метаморфозы, почему?
– Потому что это не болезнь, – сказал Эдуард Андреевич. – И вы тоже должны научиться так думать. Ксеноэнцефалит был болезнью давным-давно, а теперь мы с червем едины и просто проходим новый цикл нашего развития.
– Да, – сказал я. – Это очень вдохновляет.
Эдуард Андреевич сказал:
– Спасибо вам, Жданов, за обратную связь.
Мне вдруг снова показалось, что ему грустно. Но этого было почти не видно. Только что-то чуть-чуть мелькнуло и быстро пропало в его взгляде.
Эдуард Андреевич сказал, что процедуру мы будем проходить по очереди, чтобы друг друга не смущать.
– Надо будет раздеваться? – спросил Андрюша.
– Нет, – сказал Эдуард Андреевич. – Сейчас уже ни для чего не надо раздеваться.
Потом он засмеялся, понял, что сказал глупость, махнул рукой.
– Всё, товарищи, сами решайте, кто первый.
– Я первый!
– Хорошо, Жданов.
Я вошел в процедурную, сел на белую кушетку, посмотрел на экран.
– А я снова увижу картинки?
– Нет, – сказал Эдуард Андреевич. – Сегодня не увидишь. Но, когда мы снова будем исследовать твой мозг, изменения, которые будут в нем происходить, ты посмотришь их еще.
– Почему вам грустно? – спросил я неожиданно для себя. Волнение мое, должно быть, стало чрезмерным. Мне вовсе не свойственно задавать взрослым
– Потому что я не ожидал, – сказал Эдуард Андреевич, – что это будут дети. Хотя это очень логично. И правильно. Но все-таки.
– Вы сомневаетесь? – спросил я.
– Ничуть, – сказал он. – Ни в чем не сомневаюсь, Жданов, но грущу. Мы не всегда можем контролировать свои чувства. Но мы должны уметь продолжать делать свою работу.
– Мне кажется, это очень верная мысль.
– Спасибо, Жданов.
Он защелкнул браслет у меня на руке и сказал:
– Надо бы тебя зафиксировать. Вдруг упадешь.
– А почему я упаду?
Эдуард Андреевич, насвистывая, принялся расправлять ремни, снизу пристегнутые к кушетке.
– Скажите мне, я не трус.
– Можно потерять сознание, – сказал Эдуард Андреевич. – Но не бойся, я контролирую твое состояние. Если что-то пойдет не так, я остановлю процедуру.
Я сказал:
– Все пройдет хорошо, я уверен. Я буду себя замечательно вести.
Эдуард Андреевич, кажется, снова расстроился. Он сказал:
– Ты, Жданов, очень хорошо себя ведешь на постоянной основе. Жаль, что тут от тебя мало что зависит.
Да, конечно, в науке работать тяжело. Эдуард Андреевич привязал мне ремнями руки и ноги. Вполне удобно, подумал я, не кажется, будто что-то затечет.
Я сказал, что готов, Эдуард Андреевич кивнул, сел за стол, глянул на экран, где переливалось синим море.
– Тогда поехали, – сказал он.
Я смотрел на белый потолок, но от этого получалось только больше волнения. А волнение в данном случае вещь глупая и непродуктивная. Иногда волнение помогает более эффективно делать свою работу, показывать лучший результат.
В том же случае, когда ты не можешь ни на что повлиять, волнение только терзает тебя, и все. Затем, становясь менее уверенным, ты становишься и более восприимчивым к неудачам.
Надо всегда сохранять присутствие духа.
Так я решил.
Но так я решил за секунду до того, как браслет заработал.
Сначала меня будто бы прошило электрическим током, затылок сильно свело, а потом во лбу и ниже, до самого носа, стало больно до слез.
Я не имею в виду, что я заплакал из-за собственной слабости, я хорошо выдерживаю боль и никогда из-за нее не плачу.
Слезы потекли сами, и были они совершенно рефлекторные, потому что боль локализовалась в глазах, в голове. Мысли при этом оставались ясными. Я как будто был отделен от этой боли, словно кто-то разрезал меня на куски и часть бросил в кипяток, а часть оставил за этим наблюдать.
Странное сравнение, но именно такое пришло мне в голову.
Мне думалось тогда и о вещах, которые мог делать с собой Жорж (и все другие солдаты), о том, как кость, как будто раскрывшееся семечко с побегом, прорывает плоть.