Красная тетрадь
Шрифт:
Расскажу, однако, вот о чем: когда свет выключили, мы с Андрюшей увидели, насколько на самом деле красиво украсили зал. По-настоящему ярко загорелись «московские фонарики» и другие гирлянды, и все засверкало.
Разноцветные огоньки окружили нас, в темном пространстве они казались далекими звездами, кусочками Космоса, до того странными, до того сказочными, но вполне реальными.
В этой темноте я совсем потерялся. Огоньки блистали вокруг, верещали девочки, играла музыка, бегал Ванечка.
Мне
Впрочем, может, стоит это окно, если оно ведет на площадку, назвать балконной дверью? Не знаю.
Вечерний воздух показался мне прохладным и свежим. Меня встретили другие огоньки – белые огоньки звезд, рассыпанных на низком ночном небе.
Мне вдруг стало чего-то очень жаль, но я не понимал, о чем жалею, просто дыхание перехватило.
Ах, как мы красиво украсили зал, как здорово!
Я увидел Найду. Она лежала у мусорных баков и кормила щенков. Я решил подойти к ней и поздороваться, но не стоило мне спускаться. Первое ЧП вечера. Вот что случилось дальше:
– О, какая встреча, господин стукач, сэр!
Боря затянул меня под лестницу и сказал:
– Ну привет.
От него все еще пахло алкоголем. И, по-моему, пахло даже сильнее.
Я сказал:
– Ты это заслужил.
Под лестницей было довольно грязно, в темноте белели большие, обглоданные говяжьи кости.
Боря сказал:
– Бедный ты, бедный, лох педальный, никто тебя, кроме меня, жизни не научит.
Получилось у него до того театрально, что я даже восхитился, а потом Боря ударил меня в живот.
Он быстро и больно пнул меня по коленям, и я упал на землю. Мелкие камушки впились в колени, я сразу пожалел о брюках, вдруг повредятся.
А потом Боря достал фонарик, схватил меня за волосы и стал светить мне в глаза.
– Света боишься, боишься, да? Боишься теперь, больно?
Голову тут же пронзила сильная, острая боль. Со мной теперь такое случается, если я слишком долго смотрю на солнце. Но от фонарика боль оказалась сильнее и глубже.
– Знаю, больно, – сказал Боря почти ласково. – Это потому что ты, дурочка тупенькая, ничему не учишься.
От света и боли я страшно растерялся.
– Значит так, – сказал Боря. – Слушай-ка сюда. Сейчас пойдешь к Максе и попросишь пустить меня обратно, понял?
Фонарик на секунду потух, все залило красным, потом я увидел лицо Бори. Оно стало совершенно дьявольским – злой, зубастый Боря. Тем сильнее был контраст с очаровательной, смазливой внешностью, которой наделила его природа.
– Нет, – сказал я. – Это ты неправ, а не я. Я ничего делать не буду.
– Нет, будешь делать, что я говорю. Всегда делал, и сейчас будешь! Знаешь, почему
А я подумал, как бы отстраненно, почему я, правда, не сопротивляюсь? Я ведь мог бы, я сильный. Однажды я так схватил Борю за запястье, что синяки не сходили неделю.
Недостойное солдата поведение, без сомнения, решил я. И со всей силы боднул головой Борю в живот. От неожиданности он пошатнулся и упал. Некоторое время мы дрались, потом я сильно ударил его головой о землю и тут же вскочил на ноги.
– Боря! Ты в порядке, Боря?
Я протянул Боре руку. Взгляд у него был затуманенный. Боря, вместо того, чтобы принять мою помощь, уперся грязным ботинком мне в грудь, поелозил, пачкая белую рубашку.
– Глупышка, – сказал он. – Сам не знаю, чего я от тебя хочу.
– Думаешь, я на тебя управу не найду?
– Народы всего мира солидарны с твоей борьбой! А ты найди!
Он засмеялся, я схватил его за ногу, сжал, как мне показалось, больно его лодыжку.
– Убери свои грязные…
И тут Боря вытащил из кармана складной нож, поддел лезвие, и оно блеснуло в темноте, как клык животного.
Я сказал:
– Это несерьезно.
Он сказал:
– А то! Это я так прикалываюсь, не бойся!
Он так и лежал, рассматривая лезвие ножа.
– Ты, кстати, как считаешь, могу я «ебануться» после всей это медицинской «хуеты»? Я думаю, я могу «ебануться». Еще как. Вставай, короче, на колени.
– Я тебе не верю.
– Ладно, – сказал Боря, а потом резко сел, подался ко мне, и лезвие уткнулось мне в живот так, что стало больно. Я посмотрел, нет ли крови. Крови не было.
– Встань на колени, – сказал Боря. – И извинись.
Я посмотрел на лезвие, оно блестело, потом посмотрел на Борю, он тоже весь сиял. Потом я встал на колени и сказал:
– Извини меня, хотя, конечно, я не виноват.
Боря тоже встал на колени, разглядывая меня, теперь наши лбы почти соприкасались.
– Ой, блин, какой ж ты упрямый, – сказал Боря и встал. Лезвием он дотронулся до моего лба.
– Настоящий рыцарь, – сказал он.
– Рыцарей посвящали мечом, – сказал я. – И касались плеч.
Боря кивнул, улыбнулся, показав мне зубы.
– Умница.
И прикоснулся лезвием к моему правому плечу, надавил, на этот раз ткань треснула, кожа поддалась, и выступила кровь.
– Служи теперь, – сказал он. – Как собака. Сделай лапки.
Приглушенно доносилась музыка, белели кости, впивались в колени камушки.
– Давай, – сказал Боря. – Как собачка.
В этом было что-то такое детское и одновременно такое неправильное. Я медлил, и Борин нож сильнее уткнулся мне в плечо.