Красная ворона
Шрифт:
— И я тебя сейчас вспомнил, Рэна. Ты практически не изменилась.
Я поведала Снешу свою историю — серенькую и трагичную. Он помолчал, сочувствуя, потер в раздумье переносицу. Затем сказал:
— Не расстраивайся, Рэна. В той твоей жизни ты не совершила ни одного поступка, за который могла бы краснеть. А это немало, поверь. Я вот о себе такого сказать не могу. Делиться хлебом с незнакомым человеком, когда сам умираешь от голода — это… это подвиг, наверное?
— Да нет. С другими я не делилась. Просто она была как прекрасная птица — из незнакомого высокого
— Знаешь, я бы мог тебе поведать жизнь Ханаан — она мне исповедалась час назад, стеная и плача. Это бы тебя немало утешило! Но я обещал ей молчать.
— Не была ли она охранницей или медсестрой в том самом лагере? Я где-то читала, что люди странствуют из жизни в жизнь целыми группами. И все, так или иначе, связаны между собой.
Снешарис расхохотался.
— А Маленький Человек сидел в соседнем мужском бараке — за то, что был толстовцем или баптистом?.. Нет, Рэна. Хотя это было бы здорово и еще больше всех нас сдружило. Скажи, а Рина в твоей жизни не было?
— Рина не было.
— У меня тоже. Впрочем, этого следовало ожидать.
Снеш помолчал, слушая Шнитке и прикрыв веки. Мне подумалось, что теперь при взгляде на него я буду видеть и ту женщину — исхудалую, умирающую от гордости, с темными подглазьями и застылой тоской в семитских черных очах.
— И вот еще что, — пробормотал он, не поднимая век. — Нам показали только предыдущую жизнь. А сколько их было до этого? Десятки, если не сотни. Представь себе ожерелье, где одни бусины из стекла, другие из глины, а третьи из сапфиров и изумрудов. Твоя прошлая жизнь — глиняная бусинка, а какие были до нее?
— И до нее были глиняные, — безнадежно откликнулась я. — Не утешай меня, Снеш. Я ведь не плачу.
— Нет-нет, ты не права! Рин крупно нас всех подставил — не показав всего ожерелья.
— Думаю, ему это не под силу. Даже с Кайлин.
— Да, согласен. Спасибо и за то, что показал! Мощный опыт. И я все-таки уверен, что был Марком Бонецетти. Не в прошлый, так в позапрошлый раз. И знаешь, что меня окончательно в этом убедило? Его музыка. Я все-таки раскопал в сети пару сохранившихся отрывков. Как-нибудь поиграю тебе, если хочешь.
Картинно-кислотные путешествия
Среди картин брата преобладали портреты. Пейзажи — как «Холодный пожар», или натюрморты были редкостью. Но именно пейзажные полотна оказались дверями. За двумя из них я побывала, и о каждой расскажу подробно.
— И чем порадуют нас сегодня?..
Задавая дежурный вопрос, Ханаан Ли дежурно прикуривает. Это стало для нее ритуалом. Нынче она облачилась в короткую тунику с вышивкой меандром по подолу, а волосы забрала в хвост, выпустив две завитые пряди вдоль щек. Намекает, что соскучилась по античности: как никак, она пифия. Пусть и не признанная никем. Наряд не по сезону — за окном узорно дышит на стекла январь, но в доме всегда тепло, и часто — как сейчас — пылает живой огонь в камине.
— А ничем. Утром я пошутил! — Рин весь день пребывал в состоянии умеренной агрессивности, о причинах которой оставалось только
— К чему ты клонишь? — Снеш зажигается, как спичка, тем более что и он с утра взвинчен. — Если тебя по какой-то причине продинамила очередная красавица и ты желаешь отыграться на нас, пожалуйста — проведем время, как обыватели. Только не надо обвинять других в деградации!
— Вы наркоманы, а я ваш кайф. Мне это льстит, не скрою, но и раздражает в то же время. А сегодня отчего-то просто бесит! Нет, мне не сложно устроить вам очередное чудо. Но сперва хорошенько подумайте: хотите ли вы его, зная, в каком я настроении?
— Нет! — быстро ответила я, догадываясь, что ни к чему хорошему эта кривая ухмылка не приведет.
— Хотим! — Ханаан вызывающе сверкнула в мою сторону хорошо экипированными очами.
Остальные, с разной степенью уверенности, поддержали ее.
— Ты, Рэна, в меньшинстве, — обернулся ко мне брат.
Ухмылка стала еще ехиднее. Я промолчала.
Рин поднялся в студию, прихватив в качестве помощника Маленького Человека. Вдвоем они притащили полотно под названием «Розовый Лес». Это был последний по времени шедевр, и мы увидели его впервые. Картина оказалась большой, метра два в ширину, и очень яркой — если долго рассматривать, начинали слезиться глаза. Голые деревья без листьев всех оттенков розового тянули ветви, похожие на женские и детские руки, к маленькому багровому солнцу. Судя по запаху краски, отдельные мазки были нанесены только вчера.
Поставив полотно у стены, брат полюбовался им, отойдя на два шага.
— Ну, как?
— Странный выбор главенствующего цвета — гламур. Но вообще — мощно, — оценил Снеш. Правда, в голосе сквозила неуверенность.
— Страшно, — выдохнула Як-ки.
— Экспрессия, напор, завораживающая динамика жадного роста, — прищурившись, с видом знатока пробормотал Маленький Человек. — Деревья хищны и целенаправленно активны. Розовое и голое акцентирует зрительское либидо. Но, друг мой, тебя подвело чувство цвета. С розовым не сочетается ни черное, ни серебряное, а у тебя эти краски присутствуют, хоть и в малом количестве.
— С черным сочетается всё, — возразила Ханаан. — Насчет серебра согласна: диссонанс. И болезненный. Я бы и желтое убрала — в этом контексте оно напоминает гной. А солнце, ты уж извини, Рин, похоже не на источник света, а на источник боли, то есть фурункул.
«Прогресс! — отметила я про себя с уважением. — Девушка не зря читала умные книжки».
Рин рассмеялся.
— Никому из умников не приходит в голову, что так и задумано: и диссонанс, и гной, и болезненность? Фишка в том, что всем вам предстоит прогуляться по этому лесу. Но сперва маленькая разминка. Поговорим о вещах, что нас пугают и отвращают. Начнем с тебя, Ли. Что вызывает у жриц Аполлона отвращение и страх в первую очередь?