Красная ворона

Созонова Александра Юрьевна

Из дома вестей не поступало. Ни Рин, ни квартет не звонили, не писали по «мылу». Я тоже молчала, чувствуя себя виноватой, хоть и непонятно в чем. Сильно скучала по всем пятерым, даже по Ханаан Ли. Но особенно, конечно, по брату. Несколько раз порывалась навестить, но останавливали робость и гордость: раз не напоминают о себе, значит, вычеркнули из памяти.

Рин объявился спустя три месяца, воскресным утром.

Услышав по телефону знакомый голос, я так обрадовалась, что не сразу сумела выдавить

ответное приветствие.

— Привет, Рэна!

— …

— Я тоже рад тебя слышать. Послушай, я не слишком тебя напрягу, если попрошу о помощи?

— Привет, Рин! С каких пор ты стал вежливо расшаркиваться и просить, вместо того чтобы приказывать?

— Хочешь как обычно? — Он хмыкнул. — Пожалуйста! Ноги в руки и бегом ко мне. Да, и предупреди своего хахаля, чтобы до завтрашнего вечера тебя не ждал.

Ответить я не успела: запищали короткие гудки.

Я вертела в руках остывающую трубку, медля опускать на рычаг. Подошедший Глеб взглянул вопрошающе.

— Брат, — объяснила я, смущенно пожав плечами. — Я ему зачем-то нужна. Видимо, что-то стряслось.

— Поедешь?

Я молча кивнула.

Глеб отвернулся, чтобы скрыть выражение лица, и с преувеличенным интересом зашуршал газетой.

— Не расстраивайся, — подлизываясь, я чмокнула его в ухо. — Я помню, что мы собирались провести эти выходные романтически: выбраться за город, посидеть в ресторане у озера. Но случилось что-то важное. По пустякам Рин не стал бы просить. Я вернусь завтра вечером, ладно?

— Так ты там еще и ночевать собираешься?

— Глеб, но это же мой дом! Тебе ли говорить об этом? Почему я не могу остаться в своей комнате на ночь? Чем это тебя обижает?

— Да ничем, конечно, — повернувшись, он вернул мне поцелуй. — Просто я беспокоюсь о тебе. И твой братец мне не слишком нравится, ты уж прости.

— У вас это взаимно.

— Еще бы. Но, заметь, я ничем его не обидел — ни словом, ни делом.

— О да! — Я саркастически рассмеялась.

— Если ты про дарственную, то в этом не было ничего личного — только забота о твоем благе. Он же — ни разу за все то время, что мы вместе, не зашел в гости. Ему совсем не интересно, как и с кем проживает единственная сестра?

— Просто это не в его стиле. А ты не любишь Рина, потому что ревнуешь. И совершенно напрасно, между прочим!

— Ладно, иди, — Глеб увернулся от града моих подхалимских поцелуев. — Его сиятельство ждут-с.

Дверь родного жилища я открывала с трепетом. Помнит ли она меня? Послушается толчка ладони, или придется барабанить до посинения? Она меня помнила.

В холле было оживленно и многолюдно. Точнее, многосущественно — так как основную массу составляли герои полотен Рина. Они галдели и перемещались. Кто-то, узнав меня, приветливо или прохладно раскланивался. Птица Гаадри сочла нужным выразить свою радость извилистым танцевальным па, а дожки вспорхнули на плечи, щекоча уши и щеки и звонко цокая.

Первой

эмоцией был шок. А затем отчаянье: «Вот и все! Я ему больше не нужна, окончательно». Толпившиеся существа свидетельствовали, что Рин научился давать им жизнь и плоть без моей помощи. Видимо, Кайлин приручили настолько, что требовалось лишь свистнуть. «Ты свистни, тебя не заставлю я ждать…»

Я не разревелась только потому, что наткнулась на Снеша. Он орал благим матом на меланхоличного богомола, не выпускавшего из лапки ополовиненную бутыль абсента, а остальными пятью, изрядно пошатываясь, натиравшего паркет.

— Рэна! Наконец хоть кто-то адекватный! — Он непритворно обрадовался и обнял меня, слегка потискав. От Снешариса шел запах пота, чего прежде никогда не водилось, а обычно ухоженные волосы торчали грязными патлами. — Я спячу во всем этом бедламе! Рин выпустил свой зоопарк нам в подмогу, а от них ведь один вред, ты знаешь. От Як-ки и Маленького Человека толку тоже никакого, а Ханаан уже двое суток занимается исключительно своим экстерьером. А мне, между прочим, тоже нужно успеть привести себя в порядок! Ты-то как? Расскажи.

— Нормально. Лучше, чем хорошо. А с чего у вас тут такой бордель?

— Разве Рин тебе не сказал? Через четыре часа здесь открывается выставка его работ. Приглашены все известные критики, весь московский бомонд. Мы уже неделю на ушах — готовимся.

— Здорово! Значит, он решил наконец показать себя миру?

— Давно пора! Можно, я обнаглею настолько, что оставлю тебя со всей этой дикой ордой, а сам побегу мыться? Заодно посплю пару часиков, а то этой ночью не удалось.

— Да ради бога.

С радостным воплем «Ай эм фри-и!» Снеш исчез, на бегу благодарно чмокнув меня в щеку.

Уже через десять минут усилий по приведению хаоса в космос у меня создалось впечатление, что никуда я отсюда не уезжала. Все было так знакомо, привычно — хотя подобных масштабов, сказать по правде, битва за чистоту прежде не достигала.

Все помещения были затянуты тканью — где мешковиной, а где парчой или шелком. Нетронутыми остались лишь спальни Рина, моя комната и кабинет-оранжерея. Немногочисленную мебель вынесли на задний двор, окна плотно зашторили, включили все имеющиеся лампы и светильники. Повсюду стояли и висели картины. Я невольно отметила, что гений брата на редкость плодовит, и мой уход ничуть не отразился на степени плодовитости.

В мою задачу входило вымыть полы, протереть рамы и отнести мелкие артефакты вроде масок и статуэток в подвал. Одна я справилась бы с этим не в пример быстрее, чем с армией «помощников».

— Рэна вернулась! Рэна! Я так скучала!.. — Влетевшая Як-ки чуть не сбила меня с ног, выражая ликование всем телом, всеми конечностями и даже соломенными волосами, блестящими и пушистыми, занавешивавшими половину лица.

Она так активно бросилась мне помогать, что руки у меня вконец опустились.