Красно-белый. Том 5
Шрифт:
«Не так это и просто, менять мировую спортивную историю», — думал я, поднимаясь на третий этаж главного магазина Москвы, туда, где располагался демонстрационный зал. Однако на входе в мир передовой отечественной моды меня остановил крепкий мужчина, одетый в форму швейцара, и заявил, что на показ все билеты проданы.
— Ничего, я постою, — пробурчал я тогда, протянув купюру достоинством в 5 рублей.
— Не положено, — уперся он.
— И мастеров спорта международного класса не пускаете? — спросил я, предъявив красные корочки.
— Иностранцы приехали, — крякнул подозрительный швейцар, который
— Вручу цветы одной прелестной девушке и уйду, — кивнул я, входя внутрь этого помещения.
Кстати, длинный зал, который навскидку вмещал около четырёхсот человек, был заполнен только наполовину. Честно говоря, это холопское раболепие перед гостями из-за «бугра» меня раздражало до зубовного скрежета. К примеру, все знали, что в этом ГУМе есть секретная 200-я секция, где спокойно отоваривались первые лица государства, их родственники и жёны, а так же обычные иностранцы. Даже космонавтов и выдающихся деятелей культуры и науки в эту «советскую пещеру Али-Бабы» пускали считанное число раз. Я уже молчу про простых смертных — рабочих и колхозников.
Тем временем небольшой оркестрик заиграл лёгкую джазовую мелодию, но сам показ по каким-то причинам пока задерживался. И я, чтобы не торчать с цветами на самом видном месте, решил пройти за кулисы, поддержать и успокоить свою девушку, а потом подождать её где-нибудь в кафе. Пялиться на лощёных иностранцев, которых здесь набралось около двух десятков человек, мне не хотелось. Я на них вдоволь насмотрелся за границей, ничего в них барского нет, люди как люди. Просто в Союзе на них смотрели как на господ, вот и разбаловали.
А за кулисами, куда я пролез, нагло козырнув красными корочками, творился самый настоящий бедлам. Одна часть манекенщиц уже была готова выйти на подиум, который длинным и узким «языком» простирался почти через весь зал, а другую часть девушек всё ещё одевали и переодевали.
— Привет, — шепнул я Милане, которая с подругами стояла в стороне от этой суеты, — что случилось, что за пожар?
— Дирекция решила перед иностранцами выделиться, вот и пригласила модельера и девочек из «кузницы», то есть из «Кузнецкого моста», — усмехнулась моя подруга.
— А у них часть одежды, куда-то не туда уехала, и мальчик-модель заболел, — со злорадством поддакнула Лёка. — Нет, чтобы нас вперёд пустить? Нееет, нельзя.
— Ясненько, хотели как лучше, а получилось как всегда, — улыбнулся я и вручил букет цветов своей подруге.
И вдруг какой-то плюгавый мужичок, который скакал вокруг тех, других девушек-моделей уставился на меня круглыми выпученными глазами и полушёпотом закричал:
— Быстро переодевайте его! Быстрооо! — затрясся он, словно через его тело пропустили электрический ток. — Я сказал, переодевать!
Подруги Миланы, как и она сама удивлённо переглянулись. А я даже не успел раскрыть рта, как помощники этого психа содрали с меня модную японскую куртку «Аляску» и модную югославскую рубашку.
«Сейчас я вам устрою модный показ, сейчас вы у меня попляшите», — прошипел я про себя, ожидая своей очереди выхода на подиум. За пять минут на меня напялили какие-то идиотские брюки кремового цвета и такого же цвета идиотский пиджак. Но больше всего меня бесили ботинки
— А теперь вашему вниманию, мы представляем мужской городской костюм! — в микрофон произнесла женщина из демонстрационного зала.
И этот психованный мужичок, прошептав: «пошёл», подтолкнул меня в спину. Музыканты тут же выдали новую тему, которая чем-то напоминала буги-вуги. Поэтому я сначала немного неуверенно сделал три шага вперёд, а потом громко про себя сматерился и, подняв две руки вверх, пошагал пританцовывая всем телом. Барабанщик от неожиданности выдал какое-то мудрёное соло. И я, отлично понимая, что сейчас все в 'большом уахе, принялся откровенно танцевать твист и ещё один модный танец диких народов из джунглей Амазонки. Нормальные советские люди, видя такой амазонский перфоманс, уронили нижние челюсти себе на грудь, а женщина-комментатор мгновенно потеряла дар человеческой речи.
— Ухууу! — заорал я, подпрыгнув высоко вверх, а потом я побежал, но не так как на футбольном поле, а словно в замедленной съёмке.
Манекенщицы, которые были в этот момент на подиуме, замерли, раскрыв рты. И только иностранная делегация радостно закричала: «браво!», и в полном составе принялась щёлкать затворами фотоаппаратов.
— Москоу олимпиада форева! — рявкнул я, добравшись до края подиума, где ещё показал пару движений, подражая Джону Траволте.
— Браво! — заверещали экзальтированные норвежские и шведские журналистки.
А через три минуты психованный мужичок из дома моды на Кузнецком мосту орал ещё громче шведов и норвежцев, обзывая меня болваном и дегенератом. Он требовал, чтобы мне впаяли в трудовую книжку строгий выговор и уволили из ГУМа с «волчьим билетом» навсегда.
— Хватит орать! — наконец рявкнул я, швырнув ему пиджак прямо в лицо. — Нашьете всякой ерунды, перед людьми показаться стыдно. Это что за бабские каблуки? — прошипел я, приподняв с полу идиотский ботинок.
И за всей этой сценкой наблюдала Милана с подругами, которые из последних сил держались, чтобы не расхохотаться в голос. Увидев в моих руках ботинок с гигантскими каблуками, псих из «Кузнецкого моста» тут же притих и присмирел. Я же быстро сорвал с себя рубашку и брюки и потребовал вернуть мне мои американский джинсы назад. И вдруг за кулисы прибежала взволнованная женщина, что комментировала модный показ и как ненормальная затараторила:
— Одевайте его обратно! Быстро одевайте! Всем будет премия! Там вся иностранная делегация просто в восторге!
— Пусть извинится, — прошипел я, ткнув пальцем в плюгавого мужичка.
— Извини, — буркнул псих.
— Пусть скажет: «извини меня, Володя, я ничего не понимаю в моде», — снова прошипел я.
— Извини меня, Володя, — еле слышно пробурчал он.
— Несите ваши шмотки, — резко выдохнул я. — Сейчас я им покажу, как отдыхают дикие мужики в джунглях Амазонки. Ну, всё-всё, не плач, — потрепал я по голове бедного модельера, который скорчил такое лицо, словно у него угнали машину. — Это же заграница, дикий народ, надо уметь понимать их странные желания, — захохотал я и тут же загоготали все девушки-манекенщицы.