Красно-коричневый
Шрифт:
Хлопьянов помнил, что первый этаж виллы был оборудован под спортивный зал. Собирался ступить на мраморное крыльцо. Но Каретный повел его в обход, вдоль глухой кирпичной стены, у которой были высажены кусты роз. Капли воды хрусталиками переливались на белых и розовых цветах.
У второго крыльца тоже была разбита небольшая спортивная площадка. Стояли брусья, турник. На штанге турника висела дерматиновая, в рост человека, кукла. Мускулистый, голый по пояс боксер обрабатывал ее, наносил серии коротких ударов, в голову, в пах, в область сердца. Кукла сотрясалась, издавала похожие на стоны звуки. Другие спортсмены, ожидая своей очереди, переминались, играли мускулами,
– Не забей до смерти! А то не даст показаний! – пошутил на ходу Каретный, хлопнул боксера по глянцевитому плечу.
– А мы ее огоньком подпалим! Все скажет! – оскалился боксер и снова нанес по стонущей кукле серию стучащих ударов.
Они поднялись на второй этаж, но попали не в гостиную с баром, где Каретный знакомил его с горбоносым и смуглым Марком. А оказались в просторном овальном салоне с огромным столом, за которым, по всему эллипсу, сидели молчаливые люди. Стояли хрустальные пепельницы, лежали пачки сигарет. Два-три тонких голубых дымка струились над головами. Люди сидели молча, напоминая застывших хищных птиц в огромном вольере. Беркутов, грифов, сапсанов, – такое впечатление произвели они на Хлопьянова своими нахохленными головами, сутулыми плечами, остроконечными носами, сухими цепкими пальцами, ухватившими край стола.
Каретный не представил Хлопьянова, усадил на свободное место. Хлопьянов, усевшись, вдруг почувствовал, что с ним происходит превращение. Он и сам превращался в птицу. Плечи его ссутулились, волосы на голове сменились перьями и нахохлились, пальцы высохли и заострились, остро вцепились в стол. Он сделался похожим на остальных, кто сидел в вольере за прозрачной сеткой на иссохших суках и корягах, испачканных птичьим пометом. Недвижные клювы, рыжие злые глаза, неопрятные маховые перья.
Сидящий с ним рядом молодой человек казался птицей с фиолетовым шелушащимся лицом, круглыми глазами и выпачканным оббитым клювом. Следом за ним сидел пожилой мужчина в глухо застегнутом сюртуке. Он тоже был птицей, зобатой, с выпученным на костяной голове пузырем, с клювом, на котором засохла кровь, будто он недавно расклевал какую-то падаль. И он, Хлопьянов, чьими-то чарами был превращен в птицу, посажен в заколдованную клетку.
Солнце отражалось в хрустальных пепельницах. Вились голубые дымки. Кожаные веки падали на рыжие птичьи глаза. За окном раздался едва различимый звук, то ли тихого двигателя, то ли легкого ветра, то ли плеснувшей о берег морской волны. Все, очнувшись, повернулись на этот звук, стали чутко вслушиваться. Словно приближался хозяин, повелитель птиц. Все ждали, гадая, что сулит его появление, – обильный корм в клетке, дрессировку, охоту на воле или смерть, избавляющую их от чар, возвращающую посмертно человеческий облик.
Дверь отворилась, и вошел человек, невысокий, с мягким лицом, с улыбающимся нерешительным ртом, с рыжеватыми залысинами. Он был одет в дешевый помятый костюм и напоминал провинциального лектора, неуверенного в своих знаниях. Уже с порога заискивал перед слушателями, ждал от них снисхождения. Но что-то жесткое, скрытое таилось под этой провинциальной наружностью, не обманувшей никого из сидящих. Все разом встали, вытянулись, жадно и преданно смотрели на человека. И Хлопьянов, превращенный в птицу, тоже взирал, ожидая от хозяина неведомых для себя милостей.
– Садитесь… Пожалуйста… – ласково сказал человек, рыхло опускаясь на стул и вяло оплывая под стол большим полным телом. – Эти ужасные пробки… Опоздал… Извините…
Он положил на овал стола белые одутловатые руки. На голубоватом пальце желто
– Мы проведем нашу встречу, и я сегодня же доложу о ней руководству. Оно придает нашим беседам большое значение. Ну что ж, начнем пожалуй! – человек шевельнул алмазом, направляя луч в сторону сидящих, и Хлопьянов испытал ужас, боясь, что луч коснется его, проколет сердце и печень. – Начнем с «Союза афганцев», – Хозяин ласково повернулся к соседу Хлопьянова, легонько прочертил по нему алмазом, оставив на лбу, как на стекле, незримый надрез.
– Мои люди готовы, – сосед с фиолетовым складчатым лицом отвечал голосом, похожим на клекот. Губы открывались и закрывались с легким стуком, как клюв. – Я лично отбирал экипажи. Механиков, пулеметчика и десант. Мне будут нужны «бэтээры», чтобы водители восстановили навыки вождения. Я сам сяду в головную машину, буду управлять группой. Но мне нужно знать, что по нас с короткой дистанции не саданут из гранатомета.
– Очень хорошо! – довольным голосом ответил Хозяин. – Нам важно, чтобы ваши действия выглядели, как возмущение народа, как самодеятельность масс. Пусть все будут в штатском, без всякого камуфляжа. Гранатометов не бойтесь, весь арсенал оголен. У них осталась сотня короткоствольных, царапают по броне. Передайте своим, что лицензия на продажу нефти и нефтепродуктов подписана! Сделаете дело, получите!
Хозяин слабо качнул алмазом, отключая «афганца», и тот умолк, оцепенел, как спящий беркут. Погрузился в сонное созерцание.
– Теперь о пропагандистском прикрытии. Есть новая установка! – Хозяин нацелил алмаз, и в ответ ожил, шевельнулся зачехленный на все пуговицы человек с коричневой сукровью в ноздрях. – Мне нужно, чтобы заработал образ «коммуно-фашистов». Или как вы гениально придумали – «красно-коричневых». Туда придут эти бравые парни, будут маршировать, вскидывать руку в приветствии, выкрикивать свое: «Слава России!» Вы должны их снимать и монтировать кадры с Гитлером, сжиганием книг, массовыми расстрелами, свастикой. Пусть люди думают, что там окопались фашисты, и наш президент, как Сталин, разгромил их в собственном логове!
– Понял, – кивнул человек, похожий на грифа, двигая несколько раз кадыком на пупырчатой шее, словно проталкивал сквозь горло сырые ломти мяса. – Мне нужны дополнительные мощности. Телекамеры, операторы, монтажные комнаты. Доктрина, о которой вы упоминали, разработана. Мы воспользуемся опытом гениального Ромма с его «Обыкновенным фашизмом».
– Все ваши заявки приняты. На этой неделе вы получите японские телекамеры и спецстудии с монтажным оборудованием. – Он качнул алмаз, словно повернул невидимый ключ. Человек потускнел, омертвел, превратился в металлическую птицу, склепанную из жести.
Хлопьянов чувствовал, как часть его сердца омертвела, перестала биться, превратилась в холодную глыбу. Зрачки расширились и остекленели, вмерзли в глазные яблоки, и в них, как в тусклых льдинах, остановились изображения. Птицы во множестве сидели на высоковольтных проводах, прогибая их тяжестью, мокли под осенним дождем. Другие птицы сидели на кучах мусора, среди свалки, объедков, тряпья, раскрыли клювы, сытые, сонные, злые. В малиновой заре, вмороженный в эту зарю, остановился черный птичий грай. Под разными углами, с раскрытыми или сжатыми крыльями, они замерли в момент, когда ударил мороз, остановил движение света, вморозил птиц в малиновое неживое пространство.