Красноармеец Краснофлотец № 21-22((ноябрь 1937))
Шрифт:
Нестеров знал о ранении Южанина, но почему-то думал, что ранение легкое. Теперь же, взглянув на измученное, обескровленное лицо командира взвода, Нестеров заколебался в принятом решении. Ему жаль было обрекать на верную смерть полуживого человека.
Южанин сам вывел Нестерова из затруднения.
— У вас приказание, тов. комбат? — спросил он.
— Да… я хотел бы знать, сколько осталось снарядов?
— Восемь шрапнелей, тов. комбат.
— Маловато. Дело, Южанин, такое, что необходимо задержать противника, пока батальон проходит болота. Патронов
— Сколько времени потребуется на этот марш?
— Не меньше двух часов.
— Где прикажете развернуть орудие?
Эта безупречная готовность к самопожертвованию тронула Нестерова. Он торопливо схватил Южанина за руку и ласково посмотрел в глаза.
— Южанин, ты плохо чувствуешь себя. Может, заменить кем-нибудь?
— Время дорого, товарищ комбат. Укажите место для развертывания. Орудием командовать буду я, — холодно сказал Южанин.
Нестеров по опыту знал, что убеждать Южанина бесполезно, да и заменить ого все равно некем.
— Ладно, развертывайся здесь. Место хорошее…
Нестерову вдруг захотелось ободрить, порадовать чем-нибудь приятным этого человека, с которым он, может быть, больше но увидится. Он порылся и карманах, достал бережно завернутый в бумажку окурок, зажег ого и, подавая Южанину, тепло улыбнулся:
— На, кури…
Нестеров еще хотел что-то сказать, но до крови закусил губу, отвернулся и побежал в голову колонны.
Не теряя ни минуты, Южанин отдал распоряжение снять орудие с передка и укрепить его посредине дороги.
Заряжающий Капустин, неутомимый балагур и песенник, вынул из передка шрапнели, любовно обтер их рукавом своей дырявой шинели и аккуратно сложил около орудия.
— Эх, родненькие! Мало вас осталось. Работенка вам предвидится большая! — вздохнул Капустин. — Митя, не найдешь ли на затяжечку? Понимаешь, как снаряды из передка — так и курить хочется. Дурацкая привычка.
Семнадцатилетний наводчик Митя, паренек с доверчивыми голубыми глазами, неуверенно достал из кармана несколько щепоток мусора, рассыпал ого на ладони, тщательно исследовал и огорченно покачал головой:
— Ни крупинки.
— Жаль. Ну что-ж, злое буду! — Капустин помолчал и мечтательно высказался. — Разгромим белополяков, кончим воевать, примемся за хозяйство, оживет страна — тогда уж покурим! Эх, и покурим!..
— По местам! — скомандовал Южанин.
На повороте шоссе показался взвод конницы противника.
— К бою!.. Трубка на картечь!.. Капустин лихо заломил фуражку, схватил снаряд и, заряжая орудие, крикнул:
— За мировую революцию! Картечью!
С полукилометровой дистанции противник перешел в широкий галоп. Впереди, на крупном вороном коне скакал офицер, поблескивая обнаженной саблей.
— Вот гады! Рубать собираются! — пробормотал Капустин.
— Митя, покажи им почем сотня гребешков!
Южанин выжидательно следил за быстро сокращающейся дистанцией. Оставалось не больше 200 метров. Поднятая над головой рука Южанина резко опустилась:
— Огонь!
Воздух упруго разорвался. Картечь со свистом полетела навстречу всадникам.
Картечь
Передние ряды лошадей, подкошенные свинцом, упали на колени, заграждая дорогу. Задние стремительно наскочили на передних. Получилась свалка. Лошадь офицера взвилась и дико рванулась к орудию. Выбитого из седла офицера, застрявшего ногой в стремени, потащил ошалелый конь. Окровавленная голова офицера высоко подпрыгивала в такт скачущей лошади и билась о твердый грунт шоссе.
— За Республику Советов!..
Картечь второго выстрела окончательно срезала противника. Лишь несколько уцелевших всадников бросились в бегство.
Капустин вскочил на лафет, сорвал с головы фуражку и, размахивая ею, запальчиво крикнул:
— А ну, гады, кто следующий!
Южанин улыбнулся:
— Успокойтесь, тов. Капустин. Противник возобновит атаку.
— Милости просим! На угощение скупиться не будем, товарищ командир. У нас Митя большой хлебосол.
Южанин не ошибся. Не прошло и десяти минут, как на повороте шоссе вновь показалась кавалерия, На этот раз ее было не меньше эскадрона.
— Капустин, вы приглашали гостей, — принимайте, — пошутил Южанин. — К бою!..
— Есть, товарищ командир, — поспешно ответил Капустин, бросаясь к снарядам. — За товарища Ленина! Митя, помни за кого стреляешь, приложи старание!
Отряд противника на ходу сделал перестроение. Он разбился на три группы: одна из них, строем по два, пошла левой стороной дороги; вторая, тем же строем — правой стороной, и третья группа, уступом, заняла середину шоссе.
— Хитрят гады!
— Посмотрим, что из этого выйдет, — спокойно отозвался Митя, наводя орудие в правую группу, которая заметно увеличила аллюр.
— Первый выстрел по моей команде, дальше — самостоятельно! — коротко приказал Южанин. — Больше спокойствия, товарищи!
Правая группа карьером пронеслась через трупы разбитого взвода. Южанин властно махнул рукой.
— Огонь!
Но выстрела не последовало. Судорожно зажав в руке спусковой шнур, Митя впился глазами в сверкающие сабли и казался загипнотизированным.
Лицо его было неподвижно, только плотнее сжались губы, да на бледных висках учащенно вздрагивали синие жилки.
— Огонь! — повторил Южанин.
Но Митя не стрелял. Выдержка бойцов сменилась тревогой.
— Митя, стреляй! — отчаянно крикнул Капустин. — Изрубят гады, стреляй! — И, неожиданно подскочив к Мите, яростно схватил его за руку со спусковым шнуром. Резким толчком в грудь Митя отбросил Капустина.
— Не мешай!
С поднятыми саблями противник ураганом летел на орудие, готовый раздавить горсточку людей, медливших с выстрелом. Дистанция быстро сокращалась. Какие-нибудь несколько секунд решали судьбу орудийного расчета.