Красное колесо. Узел 3. Март Семнадцатого. Книга 2
Шрифт:
Всё-таки перед Государем Председатель чувствовал себя стеснённо. Как ни дурны были их отношения последнее время, как ни дерзил Родзянко Государю – но никак не чувствовал себя мятежником и не допускал им стать. Он просто спасал Россию от дрянного, гнилого прежнего правительства. А тут вот – изодранный штыками государев портрет в думском зале… А тут ещё – эти арестованные министры, как будто Председатель Думы их посадил. Как ни дрянны эти министры – но не сажать было под замок… Однако Председатель не имел власти их освободить… И потом эти его речи перед войсками: как ни патриотичны, а при Государе бы
Но и Государь! – почему он молчал? Почему он так надменно не отвечал на телеграммы?
А теперь ехал сам, – на расправу?
Это его движение было смутно, тревожно, опасно. Зачем он ехал? Как будто: ворваться в Петроград, топнуть здесь ногой, крикнуть на ослушников?.. Непохоже на него, но потому и страшно, что непохоже.
Расторопный Бубликов докладывал о движении царских поездов – и спрашивал, что делать?
А что можно было придумать?
Государь приближался – и нарастала неизбежность встречи и отчёта.
Но настолько ли в виновном положении был перед ним Родзянко?!
В корзине из дому принесли Михаилу Владимировичу тёплый обед. У себя в кабинете он уже не мог спокойно пообедать, пошёл в укромную комнатушку, прикрыл измученную грудь салфеткой, как будто стало поспокойней. Чего в голодном виде он не мог сообразить – теперь в насыщенном понимал лучше, еда прямо шла на питание головы.
Ведь он именно хотел правильной конституции, и ничего больше! Он был сейчас – самый миролюбивый человек в Петрограде, а может быть и во всей России. Зачем ещё какие-то военные действия? Зачем они послали на Петроград восемь полков? Против кого?
А услужливый Беляев сообщил по телефону и перечень полков: Тарутинский, Бородинский, уланский Татарский, Уральский казачий… Восемь. А ещё возможен Преображенский и два гвардейских стрелковых… Да уже и не восемь? И передовой полк уже может прибыть в Петроград на рассвете 1 марта.
Да что ж они? Что ж они делают?!
Только и надо было теперь Государю: признать кабинет Родзянки, и всем примириться – и дружно работать для победы над злейшей Германией. А Государь?..
И – надумал Родзянко! и понял, как ему действовать против этих полков.
И – не мог не действовать, ибо надо было устоять и против милюковского подкопа и приезда Львова.
Да всё та же мысль, а каждый раз приходит как свежая: самая надёжная поддержка для Председателя, никому другому не доступная, – это поддержка Главнокомандующих. Его особенное значение укреплялось такими, как вчера, ответами от Брусилова и Рузского. Сегодня он уже разослал всем Главнокомандующим телеграммы о создании Временного Комитета, который выведет столицу в нормальные условия, Армия же и Флот пусть продолжают защиту родины.
Но тот предмет, о котором Родзянко думал связаться теперь, – не подходил для телеграммы, а должен был носить более конфиденциальный характер. И связаться даже именно только с Алексеевым. И именно сейчас удобно, когда Государь уехал из Ставки.
Алексеев может стать и наилучшим посредником между Родзянко и Государем. От Алексеева и от самого зависит много: ведь это он посылает войска.
Вот что нужно сделать: сегодня поздно вечером, никому не объявляя, ни даже своему Комитету, устроить себе прямой телеграфный разговор с Алексеевым. Для
Конечно, Алексеев умственно ограничен, у него нет широты даже военного кругозора, а государственного и не спрашивай. Но должен же он понять, если объяснить ему самые необходимые вещи. Что тут, в столице, может подняться гидра революции и всё смести. И только Думский Комитет, и только сам Родзянко является истинным против неё оплотом – и должны быть поддержаны всячески. Что Думский Комитет – это и есть многожеланное общественное правительство, оно уже вот создано. Что Родзянко сейчас – единственная реальная сила в Петрограде, один он владеет ситуацией, и под его руководством налаживается полный порядок.
Что поэтому посылка каких-то войск на Петроград – не только начало злостной, ненужной, вредной междуусобицы, но подорвала бы целительные усилия Председателя задержать революционное движение и излечить Петроград. Такой приход войск был бы губителен для порядка, который уже налаживается.
Надо, напротив, оценить монархическую верность Председателя и поддержать его нынешнюю полную власть в столице.
Неблагодарный Совет рабочих депутатов делал что хотел, – но на опасном направлении, против войск Иванова, предоставлял действовать Думскому Комитету. Неблагодарный собственный Думский Комитет плохо подчинялся. Неблагодарный Петроград ликовал, метался, стрелял, безпутничал. Но всех их, неразумных, прикрыть от карательных войск Иванова мог только один Родзянко. И должен был безкорыстно и благородно сделать это.
Он ставил себя жертвой за всех.
Тут приступили к Председателю его комитетчики: а что же Москва? Надо же и Москву валить! Нельзя же ей, первопрестольной, прогрессивной, оставаться в лагере реакции?
Без Москвы – и мы не Россия.
Верно. Тоже верно. Надо и тут приложить свою весомую руку.
Что же опять? Телеграмму! Во-первых – городскому голове Челнокову, на поддержку. Во-вторых, командующему Мрозовскому, в устрашение:
Старого правительства в Петрограде не существует. Правительственная власть принята Комитетом Думы под моим председательством. Предлагаю вашему высокопревосходительству немедленно подчиниться. За допущение кровопролития будете отвечать своей головой. Родзянко.
Тут прибежали весёлые голоса:
– Протопопова схватили!!
– Да что вы?! – обрадовались думцы, а больше всех Родзянко, падению изменника-предателя. И вставил в телеграммы:
Министр внутренних дел арестован.
220
Получив телеграмму самозваного комиссара путей сообщения Бубликова, начальник Северо-Западных железных дорог Валуев понял, что был ему смысл уехать из Петрограда и управлять своею дорогой вне его, особенно когда царские поезда двигались к столице и могли не найти себе пути. Он поехал на свой Варшавский вокзал. Тот весь оказался наводнён взбунтованною толпой и почти не управлялся, как ему уже и докладывали. Валуев отдал распоряжение приготовить себе локомотив с вагоном.