Красное молоко

Хайр Элен

– О ее жизни до «успеха» крайне мало. Обычные родители, богатством там и не пахло, работала, где придется, выучилась на медсестру, работала в разных клиниках, домах престарелых. В тридцать пять лет вышла замуж за Рональда Удонери, хозяина небольшой автомастерской, осела дома и начала рожать детей как ни в себя. Муж умер около двадцати лет назад, в своей кровати, сердце. Мари предпоследняя, матери, когда она появилась, было около сорока. По дочери есть странность, что практически тоже до сорока лет она жила с матерью, пока не вышла замуж, родила ребенка, и еще просидев десять лет с мужем, не скончалась тихо от рака. Не очень активный, видно, по жизни был человек. Хотя у Валенсии все дети не особо удались. Все живут на ее деньги, если честно. Другого варианта их существования я не вижу. Старшая – Амелия, юрист средней руки, несколько раз была замужем, сейчас в разводе, детей нет, живет в мегаполисе и вполне

довольна своей жизнью. Мать навещает не часто. Второй сын – Люк – подавал большие надежды и был гордостью всей семьи, особенно отца, пока на очередном вираже на тренировках к ралли не перевернулся, машина загорелась, потом взорвалась, спасти его не смогли. Детей нет, женат не был. Следующий Дюк Удонери, – помощник замолчал, листая записи в телефоне, – ну здесь особо сказать нечего. Мать купила ему дом, оформлен он на нее, там он и влачит свое существование, судя по полицейской статистике продолжая пить и, изредка, дебоширить, доставая соседей. Когда был моложе, мать пыталась пристраивать его в разные фирмы, откуда он вылетал с завидной регулярностью и обнаруживался то за игровым столом в Монте-Карло, то в Колумбии. Ходил к психологам, в разные сообщества «по интересам» (клубы анонимных алкоголиков), но без особого успеха. Один брак, бывшая жена живет в Лондоне и слышать о нем ничего не хочет. И последняя дочурка – Мередит, имеет четверых детей, муж – риэлтор, раньше сидел за угон.

Расправившись с рождаемостью, сама Валенсия после пятидесяти ударилась в садоводство. И тут ей несказанно начало везти. Сначала выращенные ею цветы и овощи начали получать награды на всех окрестных ярмарках, потом – на более серьезных конкурсах. Ее показывали по телевиденью, потянулись за секретами другие садоводы, и клиенты потекли рекой. Дальше – больше. В рекордно короткие сроки она сумела вывести несколько сногсшибательных по своей красоте и аромату видов цветов, так что опытные селекционеры задохнулись от зависти, и произвести фурор новыми видами овощей и фруктов. На все это она получила патенты, и обеспечила себе, своим детям и внукам безбедную старость, продавая лицензии на производство этих новых видов. А так же она продает рассаду, открыла курсы, выпустила книгу, получала премии, и, если бы я не знал, сколько ей лет на самом деле, сказал бы, что находится в самом расцвете сил и карьеры. Посещает клинику «Низери» два раза в неделю, это пластика и что-то там еще по здоровью. Многие звезды туда ходят.

Я размешивал ложечкой уже третий стакан кофе.

– Понятно. То есть у нас отец, который мог узнать, что мальчик ему не родной, мачеха, которой ребенок мог помешать, шизанутая на цветах бабка. Кто-нибудь еще?

– Еще можно проверить в школе. И я не стал бы списывать родственников со счетов. А то вдруг выяснится, что в какой-то момент мадам Удонери завещала все свои богатства несчастному, осиротевшему внуку? Или ляпнула о таком варианте кому-нибудь. Запросто могли и убрать.

– Мда, – не весело протянул я, – желающих его исчезновения, хоть лопатой греби, а я так надеялся, что дело будет простое… Ладно, завтра пойдешь со мной. Идем в школу, я – по руководству, а ты пообщаешься с детьми.

Гарри кивнул, мы, пожав друг другу руки, и уже собрались расходиться, как одна мысль как будто толкнула меня.

– Скажи, Гарри, – я немного замялся, не зная, как лучше сформулировать вопрос.

– Да? – он уже снова надел кепку, и теперь усаживал ее обеими руками поглубже.

– Ты пьешь молоко?

Его глаза округлились, но тут же приняли обратный размер и спокойное выражение:

– Иногда, а что? Порой кофе пью с молоком. И какао если беру.

– А какое молоко ты покупаешь?

Он пожал плечами:

– Обычное, как все. Их много производителей, какое ближе стоит на полке по средней цене.

– В красной упаковке?

– Да. А оно бывает в какой-то другой?

– В бутылках может быть…

– Не, я в картоне люблю.

Еще раз пожав ему руку, я поднял воротник повыше, холодный ветер на улице забирался под кожу, после теплого помещения, сел в машину и повернул ключ зажигания.

В доме не горел свет. Я открыл входную дверь своим ключом, и привычно бросил связку на полку для обуви. Звонкого удара об дерево не последовало. Нащупал выпуклость на стене и щелкнул выключателем. Ключи лежали на новом бело-зеленом шарфе, свернутом клубком, по которому весело скакали заботливо вывязанные олени, а вниз спускалась зеленая длинная бахрома. Рядом лежала записка на белой бумаге: «Любимому» – было выведено красивым женским подчерком. Я развернул ее: «Уехала к Фелиции и Магнусу помогать к открытию выставки. Буду к вечеру воскресенья. Ужин в холодильнике. Не скучай», с ярким отпечатком малиновой помады вместо подписи. В доме пахло едой. Я

улыбнулся. Хорошо возвращаться домой, где тебя ждут. Хорошо, что я встретил Лидию. Я немного скучал по ней, но два дня – небольшой срок, а сегодня мне требовалось время и уединение, чтобы подумать.

Раздевшись, и налив себе чаю, я расположился в гостиной. Сегодня меня не тянуло наверх, и сильной усталости не было. Скорее, приятная нега закончившегося дня. С наслаждением вытянув ноги на ковре, новые ботинки оказались не совсем удобными и жали всю дорогу, я шевелил пальцами в носках и пил чай. Несколько звонков решили проблему с Гарри. Больше ему никто из моих источников ни на один вопрос, без согласования со мной, не ответит. А скорее всего – не ответит из принципа. Парень слишком много возомнил о себе последнее время, стоило его придержать немного, особенно учитывая, что в конкуренте у меня не было острой необходимости.

Вытянувшись на диване, и подложив под голову три подушки, я принялся размышлять. Что-то определенно не нравилось мне в этом деле. Хотя, что может нравиться в деле о пропавшем ребенке? Но как-то все было слишком не так. За плечами был огромный опыт поиска людей разного возраста, пола и социального статуса. Но всех их объединяло одно – вокруг них были люди, готовые продолжать их искать. Нужность пропавших в домах чувствовалась всей кожей.

Когда же, получив задаток, я обратился к мистеру Харлоу с просьбой осмотреть комнату и вещи его сына, он замялся. И очень долго не хотел мне отвечать. Видно, ему крайне хотелось бы избежать этого действия. Но избежать было нельзя, а об этом, он, видимо, не подумал. Дом семьи Харлоу строился в конце девятнадцатого века, достался нынешнему владельцу от деда, имел двенадцать комнат и вполне сносное состояние на момент моего появления в нем. Темное дерево, скрипучие полы, комната мальчика обнаружилась на первом этаже в самом дальнем углу коридора, подальше от кухни, туалета и входной двери. Замявшись у двери, хозяин все же отпер замок и позволил мне войти. Комнатка оказалась крохотной, больше похожей на переделанную гардеробную или складскую для домашней утвари.

– При деде и отце в доме было много персонала, поэтому большая часть комнат рассчитана под них. Кровать, стол, шкаф, что раньше еще было нужно? Сэм сам ее выбрал, – словно прочитав мои мысли, извиняющимся тоном добавил Кливлен, пропуская меня вперед. Пока я обследовал комнату, он так и остался стоять у двери, не решаясь войти.

Обследовать, по сути, было нечего. Заправленная кровать, с явно свежим бельем, а не тем, которое могло бы лежать здесь полгода. Небольшой узкий шкаф, в котором в идеальном порядке лежала одежда подросткового размера, даже носки распределены по цветам в нижних ящиках. На столе несколько книг, тетради, шариковые ручки, карандаши и другие канцелярские принадлежности, настольная лампа, прикрученная к стене. Небольшое окно с плотными шторами, за которыми оказался ряд перекрестных решеток. Ни игрушек, ни поделок, ничего, что могло бы говорить о том, что свое существование здесь проводил человек, а не робот.

– Здесь прибирали? – спросил я, прекрасно видя, что в комнате нет пыли, чтобы отвлечь мистера Харлоу, последовательно оглядывая и, стараясь незаметно, простукивая стену и мебель. Заметив несколько подходящих мест, которые не было возможности осмотреть тайно, решил вернуться к ним в свой следующий визит.

– Что? Ах, да… Да, дом старый, то мыши заводятся, то какие-то клопы, мы очень боимся термитов, стараемся чаще убирать. Без этого нельзя, к сожалению, – свою сбивчивую речь он произнес, опустив глаза.

– Мда… Нынешние дети не любят игрушек… У него был телефон? – задав вопрос, я еще раз демонстративно оглядел комнату, всем видом показывая, что закончил.

– Игрушек? Игрушки были. Просто понимаете… Их все покупала Мари,а в более старшем возрасте – вместе с Сэмом, какие ему нравятся. Я сначала пытался как-то участвовать, но не располагал слишком большим количеством времени, все время покупал не то. А они были так счастливы. Все время ходили куда-то вместе: кафе, музеи, детские спектакли, выставки. Мари хорошо заботилась о нем, я так не сумел. И когда… когда ее не стало, на следующий день он не смог войти в свою комнату, случилась истерика. Так повторялось снова и снова. Первое время он спал со мной, но потом… – Харлоу замолчал, и больное, тяжелое молчание заполнило комнату, – Вы же понимаете, я женатый человек… Психолог посоветовала убрать игрушки, и все, что связано с матерью. На время. Мы собрали все в мешки и унесли в подвал. Этого оказалось не достаточно, тогда решили сменить ему комнату. Он выбрал эту. Я не настаивал, лишь бы он спал спокойно. Поставили решетки, сейчас не безопасно, не хотелось бы, чтобы к ребенку забрался вор среди ночи. До этого он спал на втором этаже. Если хотите, я могу принести игрушки, или можете сами посмотреть их в подвале.