Красное на красном
Шрифт:
О потере доложил воин с окровавленным плечом, и Робер бросился на помощь. Наверное, он забыл, что «барсы» считают людьми только «барсов». Наверное, «барсы» забыли, что он не «барс», а может, дело было в том, что растерянные люди готовы подчиниться любому приказу, отданному уверенным и спокойным голосом.
Эпинэ удалось восстановить порядок, и он со шпагой в руке повел бириссцев на талигойцев. Он знал, что такое каре, знал цену мушкетам, пикам и алебардам. Когда-то Робер Эпинэ носил черное и белое и стоял в таком же каре, а на них перли воины Хайнриха Жирного. Тогда все было правильно
Эпинэ разрядил пистолет в талигойского мушкетера. В образовавшуюся брешь ринулся кто-то из «барсов» и тут же упал, но его сменил второй, третий, четвертый. Черно-белый строй дрогнул и подался. Эпинэ шел вперед, колол шпагой, выкрикивал приказы, путая слова и языки, но его понимали и его слушались. Им все-таки удалось опрокинуть это каре, но талигойцы не побежали, а двумя клиньями начали пробиваться к своим. Некоторым это удалось…
Закатные твари, только б Ричард был в другом месте. Мильжа держит слово, всегда держит, но кто узнает в этом аду темно-русого парня в черном и синем?! Кто здесь смотрит в чужие лица?!.
Они соединились с Мильжей у разбитой повозки с мортирой, но их маленькая победа оказалась единственной и последней. Втиснувшийся между талигойскими каре отряд попал под обстрел с двух сторон, а с третьей подоспела вражеская конница и запряжки с пушками. Картечный залп забрал сотни жизней, затем пошли в ход клинки: у Рокэ кавалерия, артиллерия и пехота были единым целым.
Для Эпинэ и ставших теперь его людей бой обернулся какой-то мертвой зыбью. Они отступали, перестраивались, снова шли вперед, в общую безнадежную атаку. Затем еще раз в еще более общую и более безнадежную, все было ясно, но они продолжали сражаться. Рядом с Робером падали и умирали чужаки, в последний свой миг ставшие родными. Незнакомый бириссец успел броситься между талигойцем и черно-белым мушкетером, поймав пулю, предназначенную тому, кого «барсы» признали вождем. Эпинэ хотел заколоть убийцу, но отвлекся и потерял из виду. Наступление захлебывалось и в конце концов захлебнулось окончательно. Они отходили последними, сохраняя какое-то подобие строя, а справа и слева бежали.
Тех, с кем Робер вышел из лагеря, почти не осталось, но их отряд не становился меньше: убитых заменяли отставшие от разбитых колонн.
— Друг, — Мильжа тронул Робера за плечо, — смотри!
Их спасло то, что они не успели вернуться в лагерь. Алва воспользовался тем, что все, кто мог, пошли в атаку, и занял огороженное наполовину сгоревшим частоколом пространство, завалив ров связками веток.
— Пока они в лагере, проскочим к бывшей стоянке казаронов, — крикнул Мильжа, — там дорога на Парасксиди.
— А казар? — Зачем он это спросил? Зачем ему Адгемар, обхитривший сам себя и погубивший и свою армию, и свою страну?
— С ним Луллак. — Бровь Мильжи была рассечена, лицо заливала кровь.
Да, действительно, дядюшка под защитой племянника и его людей, не участвовавших в бою. Зря он подумал, что Лис позабыл о
Робер Эпинэ кивнул:
— Прорываемся на Парасксиди.
Они были готовы к последней смертельной атаке, но их пропустили почти без боя, разве что дали в спину несколько картечных залпов.
4
— Все. — Бонифаций вздохнул полной грудью. — Бегут — не остановишь! А я ведь, стыдно сказать, как они поперли, думал, от нас мокрое место останется.
— Да и я, признаться, тоже, — покаялся Савиньяк, — нет, я допускал, что мы как-нибудь извернемся, доберемся до леса, не зря же там оставляли засеки, но на победу не надеялся.
— Ну и зря, — припечатал Шеманталь. — Монсеньор знает, что делает. Наши так никто не сумлевался. Вот перед перевалом мы, признаться, подергались малость, а тут — нет… Где монсеньор — там победа.
— Вы мне льстите, Жан. — Рокэ прикрыл глаза ладонями и почти сразу же их отнял. Дик запомнил этот жест еще по самому первому их разговору, но так и не понял, было ли это скверной привычкой или у Ворона и в самом деле болели глаза.
— Как бы не так, монсеньор, — возмутился Шеманталь, — как есть, так и говорю.
— Он прав. — Бонифаций казался усталым и вообще каким-то не таким. — Вы, Рокэ, прямо чудеса творите. Нам бы ваше спокойствие. Я ведь до последнего не верил.
— Я тоже, — Алва протянул руку, — епископ, дайте касеры, если она у вас есть.
— Не верил? — Савиньяк был поражен в самое сердце. — Как же так…
— А вот так… Благодарю, Ваше Преосвященство. Наше дело было отвлечь Лиса от Вейзеля, дальше я не загадывал. Коннер и Бакна знали, что делать, а мы, господа, на три четверти были смертниками, так что поздравляю вас со вторым рождением.
— Закатные твари, — пробормотал Бонифаций, принимая флягу и, в свою очередь, присасываясь к ее горлу.
Дик смотрел на Ворона и ничего не понимал. Он не верил в победу? Готовился умереть и положить с собой три четверти армии?
Рокэ поймал взгляд оруженосца и рассмеялся:
— Не стоит так переживать, юноша. Войну мы б выиграли в любом случае, а Заката никому не миновать, годом раньше, годом позже. Жан, это ваши люди?
— Они.
Шестеро всадников ехали кентером, и первым был адуан, нашедший Дика в Барсовом ущелье и проводивший к Рокэ. Знал бы он про Марьяна…
Таможенники осадили коней, знакомец Дика спешился и вперевалку подошел к Шеманталю.
— Ну, — окликнул тот, — чего?
— Драпают, — лаконично сообщил адуан. — Впереди казароны. Скока не знаю, но не до войны им, это точно. Сам я их не видел, но коней загнанных валяется тьма-тьмущая, хоть бы добивали, что ли… Уроды!
— Значит, ожидать их возращения не следует? — уточнил Савиньяк.
— Куда там, скачут, как тушканы. А вот седуны, те толково отходят. Их, я думаю, тыщ шесть уцелело, пешие и конные. Раненых много… Лис, понятное дело, в середке, а седунов кагеты прикрывают. Кто ведет — не знаю, но в штаны не наложил.
— Кагеты прикрывают бириссцев? — уточнил Ворон. — Что-то новое.
— Ага, — кивнул разведчик, — самому странно.
— Развернуться и ударить нам в спину они не могут? — Савиньяк невольно тронул эфес.