Красные листья

Симонс Паулина

— О чем ты говоришь? — нахмурился Натан. — Ты же знаешь, что она не замерзла.

— Да, но это тоже вполне можно было выдать за несчастный случай. Наверное, так и планировалось — чтобы Кристина выглядела, как будто замерзла.

Натан прикурил еще одну сигарету и отбросил назад свои холеные волосы.

— Детектив О'Мэлли, — сухо произнес он, — я не говорю, что мне неприятно тебя видеть, но все-таки, зачем ты явился? Конни Тобиас в тюрьме. Чего же еще?

— Да, Конни Тобиас в тюрьме. Это верно, — многозначительно проговорил Спенсер. Если бы не тот факт, что Натан начал уже вторую пачку — а ведь прошло всего

тридцать минут, — Спенсер решил бы, что, приехав сюда, напрасно потерял время. Но Натан курил сигареты одну за другой, да так напряженно и механически, что Спенсер почувствовал себя увереннее.

— Натан…

— Мне бы очень хотелось, чтобы ты звал меня Альберт, — сказал Натан. — То имя пора забыть, я не ношу его уже многие годы.

— Странно. Под этим именем ты фигурируешь в письмах Кристины к бабушке и к тебе, которые, правда, она так и не отправила, а также среди других вещей, которые она оставила вместе с завещанием. Ты продолжаешь быть Натаном для матери Кристины. Разреши мне спросить тебя: а жена — кстати, как ее звали? — знала твое настоящее имя?

— Нет, потому что оно не было настоящим, и вообще, как я уже сказал, многие годы меня зовут Альберт.

— А как звали твою покойную жену?

Натан закурил сигарету и только после этого ответил:

— Элизабет.

— Элизабет. Элизабет… Какое красивое имя! А ее фамилия?

— Умерла она, я думаю, под фамилией Мейплтоп.

— Но какую она носила фамилию до замужества?

— Не могу припомнить, в самом деле, детектив. А почему ты так обеспокоен?

— Я вовсе не этим обеспокоен. Если быть честным, я обеспокоен единственным обстоятельством: тем, что она умерла.

Натан улыбнулся и ернически произнес:

— Ну и что, тебе больше не о чем беспокоиться!

Натан Синклер внешне выглядел совершенно спокойным. Спенсер же был так потрясен, что не хотел брать в руки бокал с бурбоном, потому что боялся, что Натан заметит, как дрожат у него руки: «Ну и куда же заведут меня эти мои эмоции? С такими нервами нужно, наверное, отползти в сторону и тихонько умереть».

Но Спенсер не хотел отползать в сторону. И тем более умирать. Он хотел узнать больше про Элизабет. Натан же не был расположен о ней распространяться, только дал понять, что ужасно тяжело остаться вдовцом в двадцать пять лет. Спенсер внимательно разглядывал Натана, пытаясь за словами увидеть подлинные чувства. Напротив него сидел спокойный, уравновешенный, холеный молодой человек в модной одежде. Правда, непонятно почему непрерывно курящий «Кэмел». Он говорил правильные вещи, но Спенсер знал, что Натан от этой трагической потери не страдает. А у Спенсера в этой области был кое-какой опыт, и он не удержался от того, чтобы не полюбопытствовать:

— Позволь мне задать один вопрос. Не возникало подозрения, что причины смерти кроются в чем-то другом, что смерть наступила не в результате рокового стечения обстоятельств?

— Нет. А почему должно было возникнуть такое подозрение? — вскинулся Натан.

— Не знаю. А что, разве не должно было?

Натан выглядел озадаченным и не смог этого скрыть.

— А кого можно было в чем-то заподозрить?

— Тебя, — резко бросил Спенсер.

Голова Натана дернулась, но он тут же взял себя в руки и широко улыбнулся:

— Нет, детектив. На мой счет не было никаких подозрений. Понимаешь, я находился с ней

рядом, в этой же машине.

Спенсер многозначительно кивнул и не пожалел металла в голосе:

— Это не имеет значения, где ты находился, Натан Синклер, но ты сеешь смерть на своем пути. Кристина погибла…

— Ты что, детектив, обвиняешь меня в убийстве Кристины? — засмеялся Натан.

— За два года — хорошо, пусть будет четыре, я согласен, — так вот, это уже вторая смерть, Натан. Не слишком ли много совпадений? — с горечью произнес Спенсер. — Как тебе удалось все устроить с этой твоей женой, расскажи?

— А, вот оно что? Значит, твой визит не ради вежливости? Детектив, я уже тебе сказал, и, кажется, много раз: моя жена была за рулем. Это был несчастный случай…

— Несчастные случаи стали, кажется, твоей специализацией.

— Несчастные случаи вовсе не стали моей специализацией, — возразил Натан, передразнивая Спенсера. — То, что произошло с Кристиной…

— А что случилось на этот раз? Она опять забеременела? Или ты… — Но Спенсер решил воздержаться от прямых обвинений Натана в убийстве.

Просто не было в этом пока никакого толку.

Все равно на этой пленке не запишется ничего путного, никаких откровений и признаний. Он будет все отрицать.

Спенсер успокоился, захотел было еще виски, но заказал черный кофе.

У него у самого погибла жена в автомобильной катастрофе, и он знал, какое это ужасное горе, но Натан вовсе не выглядел скорбящим. Он бы мог сейчас с таким же видом рассуждать о том, что весной фирма «Ред соке» терпит убытки. Натану было все равно. Он смотрел прямо на Спенсера своими наглыми глазами, и они говорили ему: «Я принимаю твой вызов. Ты уже давно пытаешься меня на чем-нибудь подловить, но ни хрена у тебя не получалось и сейчас не получится. Ты приехал сюда снова за этим же. Так вот, я говорю тебе: ты снова уедешь с пустыми руками, как и прежде, и вернешься в свою убогую квартирку, а я буду продолжать жить у шоссе Саунд-Бич в доме, о котором ты можешь только мечтать. Я не позволил тебе даже ступить на порог моего дома, хотя ты очень этого хотел, — я по глазам видел. А знаешь почему? Потому что ты хотел. Но я тебя не впустил».

Спенсер искал в разговоре какую-нибудь щелочку, куда можно было бы сунуть, как в дверной проем, ступню, а потом, может быть, и втиснуться самому.

— Ты ведь специализировался по философии, не так ли? — спросил Спенсер. — Я удивлен, что у тебя совершенно отсутствует чувство вины.

Натан сухо рассмеялся:

— Чувство вины? Это понятие не имеет ничего общего с философией. Оно, скорее, имеет отношение к религии и к чувствам, которые испытывают родители к детям и дети к родителям. А у меня нет ни родителей, ни детей. Философия имеет дело только с рациональным. А вот этого у меня в достатке.

— Но и материнской заботой ты, кажется, тоже обделен не был?

— Чьей? Кэтрин? — Он мягко усмехнулся. — Если ты называешь материнской заботой исполнение благотворительных обязанностей четыре раза в неделю и в остальные три прием гостей, то тогда да, действительно у меня было ее достаточно.

— Она тебя очень любила.

— Это она тебе так сказала? Вряд ли она сама в это верит.

— Она усыновила тебя, привела в свой дом, сделала его твоим, — произнес Спенсер бесстрастным голосом. — Как ты можешь быть таким неблагодарным?