Красные лошади (сборник)
Шрифт:
Степан потянул Альку за рукав, он был угрюм и заперт для разговоров.
Колонна молча, невольно подравнивая строй и ритм, вошла в центр города. Кирпичные беленые дома были розовыми в рассветном небе, солнце еще не показалось над горизонтом, но уже коснулось их. Они отстояли порядочно друг от друга, видимо, соединяли их в улицу выгоревшие до земли деревянные строения. Так и поднимались редкие розовые зубья причудливыми утесами. В оконных проемах ярко светилось небо.
Не было никого: ни людей, ни животных, ни птиц, только страшный мираж, по которому проходили
Жуткая красота розовых зданий холодом вошла в Алькино сознание, пригнула его голову так, глядя под ноги, и шагал он, пока колонна не сошла с дороги и не углубилась в редкий лесок.
За молодыми стволами, над зарослями лозняка густо синел Днепр.
Было велено отдыхать, готовить оружие, ждать дальнейших распоряжений.
Сержант Елескин поставил коробку с дисками перед Алькой.
Есть развалины, есть руины. Руины понятие философское. В них живут миражи будущих городов Каким должен быть второй номер?
Нечистой силой неумытым, сильным и покладистым, как телега.
Степан засмеялся.
Неумытый вычеркни. Займись проверь диски. Протри, чтобы ни единой песчинки. Потом автоматы почистим.
Степан расстелил шинель, поставил на нее пулемет и принялся его разбирать. Алька тоже шинель расстелил, вытащил из железной коробки диски, черные и маслянистые, местами они отливали синим цветом, идущим, казалось, из глубины металла. Алька вытолкнул щепочкой патроны на шинель. Протер все вафельным полотенцем, зарядил снова и занялся автоматами.
Солдаты под кустами ивняка сидели или лежали, но в основном проверяли оружие, перематывали портянки, говорили замедленно, то ли с ленцой, то ли в задумчивости. Алька заметил некоторые пришивают к гимнастеркам чистые подворотнички, спросил:
Что за пижоны?
Степан плечами пожал.
Эти пижоны с сорок первого года воюют, привычка у них такая.
Степан долго и старательно умывался, и Алька рядом с ним фыркал, плеща водой на свое тощее тело. Степан вытащил из мешка командирскую сумку, достал из нее чистый подворотничок, пришил его ловким стежком и громко перекусил нитку. Растянул гимнастерку за плечи, потряс перед собой, как бы любуясь, затем осторожно проткнул ножом на ее груди три аккуратные дырочки две справа, одну слева. Промурлыкав под нос что-то вроде частушки, извлек из командирской сумки ордена, завернутые в носовой платок. Орден Красного Знамени старого образца на винте, такой можно было заслужить только в самом начале войны (у Альки челюсть беззвучно отвисла и слюна струйкой выкатилась на подбородок), орден Красной Звезды и орден Отечественной войны, совсем новенький.
Как на парад, прошептал Алька, томясь от восторга и удивления.
Почему как? с ухмылкой сказал Степан, посмотрел на снаряжающихся разведчиков, на синий Днепр позади леска. Наступление самый главный парад Для кого-то он будет последним. В разговорах с Алькой у Степана никогда не проскальзывали такие мотивы, наверно, поэтому он вздохнул и опустил глаза к своей гимнастерке.
У Альки защемило в носу.
В начале войны они с Гейкой Сухаревым несколько дней толклись возле Василеостровского
Завуч Лассунский обнял их сзади за плечи. Они обернулись и долго моргали высокий моряк с суровым лицом улыбался им грустно и ласково. Шевроны на рукавах капитанские.
Куда же вы? У вас сердце! воскликнул Гейка испуганно.
А у вас?.. У вас тоже сердце. Он поцеловал их в маковки, стиснул пальцами их плечи и неожиданно легко побежал догонять уходивших по Большому проспекту морских командиров, их было человек десять, пожилых, мрачноватых, но не утративших морской спокойной осанки.
На поляне с пожухлой травой составили друг на друга патронные ящики, покрыли их куском кумача. К ящикам встал молодой лейтенант помпотех роты. Помпотех был, а техники четыре броневичка, которые то и дело застревали в колдобинах или валялись в кюветах. В основном их использовали для связи. Чуть в отдалении от ящиков толпилась группка солдат, все молодые, все в каком-то смущении и строгости. Помпотех откашлялся, заговорил, круто жестикулируя. К нему по очереди подходили. Он вручал что-то и жал руку.
Алька сообразил: Комсомольские билеты!
Степан, что будем делать? спросил он, осознав с тревогой, что все неспроста.
Днепр форсировать.
Днепр синел за кустами, широкий и неслышный.
Его же форсировали в районе Киева и еще где-то.
Давай обеги кругом. Там, наверно, и мост уже есть.
В кустах хрястнула мина. Она разорвалась в расположении второго взвода. Ни стонов, ни криков не было, только чертыхнулся кто-то. А правый берег Днепра казался светлым и дружелюбным.
Пришли от командира роты командиры взводов. Своего командира Алька толком не знал. При первом построении, сразу же после знакомства с сержантом Елескиным, командир взвода лейтенант Зубарев оглядел его с вежливым интересом, не более того, и спросил:
Степан, донесешь?
Дойдет, ответил Степан.
Степана почему-то все называли либо по имени, либо сержант Елескин. Просто Елескин не называли.
Пошли грузиться, сказал командир. Поплывем на тот берег.
Гуськом потянулись солдаты к воде, к ожидающим их железным понтонам.
Мы же разведчики, прошептал Алька, приподнявшись на цыпочки, чтобы дотянуться до Степанова уха. Что же нас, как пехоту?
Это и есть разведка. Называется разведка боем. По нас будут бить изо всех видов. Артиллеристы их засекут и подавят
А если мы все же доедем? спросил Алька, проглотив жесткий комок.
Закрепимся на том берегу. Будем удерживать плацдарм. Или развивать успех. Действовать будем.
Взвод уже влез в понтон; стараясь не наступать на ноги, Степан пробирался вперед, солдаты поджимались, давая ему дорогу, на носу Степан поставил пулемет на сошники. Сказал: