Красные лошади (сборник)
Шрифт:
Он почувствовал за своей спиной чье-то присутствие и обернулся. По береговому гребню на фоне монастырской стены шла девушка. Она как бы переступала легкими босыми ногами по верхушкам мелких рябин и ольховой растительности. Сережка решил, что она вот сейчас беззвучно скользнет вниз по воздуху, коснется его, обдаст тихим ветром и умчится куда-то, оставив его навечно одиноким. Чтобы этого не случилось, Сережка, как ящерица, по-над самой осокой прыгнул к откосу. Он лез наверх, изодрал руки, несколько раз оскользнулся и вывалялся в грязи глина по откосу была влажной
Девушка сняла сумку с плеча, уселась на обвалившийся кусок стены и, облокотясь о колени, подперла голову.
Продолжай, сказала она.
Чего продолжать?
Устрашай.
Сережка хотел ответить чем-нибудь дерзким, но в это время у ног девушки появился Злодей. Девушка погладила его по загривку.
Диво, сказал Сережка. (Мама всегда бранила его, когда, вернувшись в Ленинград, он разговаривал бабушкиными словами.)
Злодей зарычал.
Его Злодеем зовут
Девушка оглядывала небо, и землю, и Сережку, как плод этого неба и этой тихой льняной земли.
Злодеем? спросила она.
Ну да. Беспризорный он. Иногда куриц давит Сережка отвернулся от девушкиного взгляда, в котором как бы искрилось светлое удивление, и проворчал: Дождь хлынет. Вам идти-то куда?
Девушка назвала деревню километрах в пятнадцати от города Турова.
Поздно уже. Идите к моей бабушке, ночевать проситесь Да вы не найдете, я провожу.
На монастырском подворье пахло известкой и свежими досками. Разглядев трибунку и мачту для флага, девушка засмеялась:
Никак, пионерский лагерь? А где же пионеры?
Они еще носятся. Кто на речке сидит, кто в лесу. Лагерь еще не готовый.
Сережка привычно и скупо глянул на одноэтажные строения жилых корпусов, двухэтажную трапезную, где внизу кухня, а верх для еды с малой трапезной, церковкой, наморщил облупленный нос и сказал:
Зряшное дело. На полу прибьют с потолка лепехи обваливаются. Одну стену подштукатурят другая сползет. Древнее все. Тут капитальную реставрацию нужно делать, считай, деньги на ветер пустили. Палаточный городок можно было построить. Пионеры уже давно бы организованно жили.
Тебя позабыли спросить. Я тебе что велел? Не показываться на территории.
Из-за старой шатровой ивы вышел начальник лагеря. С ним были двое бородатых, молодецкого вида.
Этот, что ли? спросил один, с пальцами растопыренными, как бы неспособными к тонкой работе. Не дожидаясь ответа выдохнул сипло: Гений.
Ну уж и гений! возразил начальник лагеря. Острый начальников кадык прошелся поршнем по шее. Красивых слов не жалеем, они от этого силу теряют.
Конечно. Гения удобнее сознавать либо мертвым, либо еще не родившимся.
А это явление откуда? спросил другой бородач, кивнув на Злодея. Жаль, сейчас черти не в моде, я бы его написал.
И этому на территорию вход воспрещен, с обидой сказал начальник. Неуправляемый он.
Начальнику хотелось выступить перед городскими, долго
Оба неуправляемые, вздохнул начальник. Ничего не поделаешь акселерация. Куда она нас приведет?..
Девушка засмеялась, присела и погладила Злодея по вздыбившемуся загривку. Злодей сложил уши тут бы вот и рвануть запястье зубами. Непривычное ласковое прикосновение пугало его, но он стерпел, только наморщил нос и подтянул губу, обнажив верхние зубы.
Сережку Злодей воспринимал как нечто подобное себе, только более слабое, и поскольку он никогда не видел Сережку жующим, то и более голодное. Начальника лагеря Злодей не то что побаивался, но, понимая его характер неустойчивым, способным к неоправданному действию, при встрече сторонился и оглядывался не запустит ли этот тоскующий человек в него чем-нибудь каменным. И сейчас он скалил клыки на начальника, который, по его мнению, вошел в сговор с проходящими экскурсантами, чтобы кого-то обидеть. Угрожающая нота вылетела из его утробы тяжелым шмелиным роем.
Ну, мы пошли, сказал толстопалый художник.
Другой, пятясь и глядя на девушку, добавил:
Гений не гений, но братишка ваш гений.
Девушка засмеялась. Сережка подумал: Что она все смеется?, но ощущать себя братом этой смеющейся девушки было приятно. Чтобы не разбивать иллюзию, он произнес грубовато:
Пойдем. Чего тут
Тучи спустились ниже, они как бы всасывали друг друга и набухали, образуя все новые и новые разноцветные клубни. Над головой шел процесс рождения дождя. Он сопровождался звуком, едва уловимым на слух, но нервы от этого звука напрягались, и тело сжималось в почтительном оцепенении перед простотой и величием происходящего.
Сережка перевел взгляд на растопыренные к небу клены, на вдруг задрожавшие березы, на дуб, одинокий здесь и отдельно стоящий, как колдун, в которого никто уже не верит, но все опасаются. По темной траве, вдоль беленых сиреневых стен заскользили красные лошади. Впереди них ступала босая девушка, у которой смех возникает так же естественно, как зарождается дождь в теплом небе. Подле девушкиных ног шла собака.
Сюда, сказал Сережка, подводя девушку к ризнице. Я не пойду: заставит дрова колоть. Не терпит, когда у меня руки пустые. Не понимает, что человеку поразмышлять нужно.
Дверь и окно сторожихиного жилья глядели в монастырскую стену, в закуток, заваленный дровами. Дальше вдоль стены шел огород, морковь там росла, лук, укроп и картошка. За огородом, в тени шершавой березы, стоял то ли сарай, то ли будка.
Девушка постучала.
Ты иди, сказал ей Сережка. Глухая она.
Девушка отворила дверь. Ее обдало запахом чистого жилья. Прямо у дверей эмалевой глыбой сверкал холодильник. Городские стулья жидконого толпились возле тяжелого стола с клиньями, каких уже мало по деревням осталось. За ситцевой занавеской, отделявшей часть комнаты, кто-то грозно храпел.