Красные нити
Шрифт:
А я почувствовала внезапный и почти болезненный укол совести. Не стоило всё рассказывать Лерки. Не стоило погружать её в свой мир. Она совсем не обязана разделять со мной мои трудности, мои видения… мои кошмары. И видимо размышления отразились у меня на лице. Потому, что Лерка взяла за меня за руку.
— Всё нормально, Роджеровна, — сказала Логинова. — Слышишь? Не начинай только корить себя… Я по глазам твоим вижу, что ты уже начала себя накручивать. Типа «Зачем я ей все рассказала! Зачем втянула, и тэ дэ, и тэ пэ!»
Она
— Мне больше неприятно было, что ты слишком долго мне не рассказывала, — пожала плечами Логинова. — Хотя… На твоем месте я бы вообще не решилась. Я даже не знаю, как начать говорить о таком!
Дверь в комнату с синими стенами открылась, и вошла Клавдия. Воспитательница держала за руку девчушку, одетую в заношенный вязаный голубой свитер, клетчатую юбчонку, тоже явно ношенную, колготки, и тапочки в виде собачек.
Девочка молча шла за воспитательницей. Она с боязливым любопытством робко взирала на нас с Лерой. У малышки были большие, выразительные василькового цвета глазки.
При взгляде в её глаза, на её личико, у меня сдавило сердце и горло. Я представила, как отдаю ей подарок, а она спрашивает меня почему её мама сама не приехала. И я буду врать. Я обязана врать этой крохе. Потому что я просто не в силах (а может и не в праве) поведать ей истину.
Клавдия подвела девчушку к нам. Та явно застеснялась, и неуверенно отступила назад. Я попыталась улыбнуться ей, но глаза уже начинало щипать от наворачивающихся слёз.
— Радочка, — обратилась к девочке воспитательница Клавдия. — Эти девушки приехали от твоей мамы.
Девочка удивленно посмотрела на женщину, затем на нас.
— Привет, — произнесла я, изо всех стараясь не расплакаться. — Меня зовут Ника, а это Лера.
Я указала на свою подругу. Логинова помахала малышке рукой.
Девочка слегка пугливо, и даже настороженно глядела на нас.
— Рада, — воспитательница чуть наклонилась к девчушке, — что надо сказать?
Та взглянула на женщину, затем на нас, и пролепетала смущенно:
— Здравствуйте…
Я, как можно более добродушно улыбнулась ребенку.
— Ну, я вас оставлю, — предложила Клавдия, и посмотрела на девочку. — Веди себя надлежащим образом Рада, помни о правилах и приличиях, которым тебя учили.
— Хорошо, Клавдия Романовна, — тонким голоском ответила девочка.
Воспитательница ушла, оставив меня и Леру с Радой.
На несколько секунд возникла неловкая пауза. Мы с Леркой смотрели на Раду, а девочка глядела по очереди глядела на нас.
Я посмотрела на Логинову, та пожала плечами.
Я неуверенно подошла к Раде.
— У нас есть для тебя подарок.
— Подарок? — переспросила девочка. — От мамы?
— Да, солнышко, — кивнула я. — От твоей мамы.
Я подошла к ней, и протянула пакет с подарком.
— Держи. Это тебе.
— Спасибо, — проговорила Рада, принимая у меня пакет с подарком. — А что там?
— Н-не знаю… — честно ответила
Знал бы кто, как неуютно я себя чувствовала в этот момент. И как тяжело было сдерживаться, чтобы не дать эмоциям вырваться наружу. В голове завертелись навязчивые воспоминания матери Рады. Я снова увидела отрывки кошмарных воспоминаний Валентины, из того дня, когда её изнасиловали прямо после школьного выпуска. Я услышала крики её мольбы, услышала пьяный и злорадный хохот её насильников. Я вспомнила, как Валентина принесла, посреди ночи, под дождем, принесла новорожденную Раду под ворота «Зеленой колыбели».
— Ника, — произнесла девочка.
Я опомнилась, посмотрела на неё.
— Да, солнышко? — ласково спросила я.
— Почему ты так выглядишь, как будто тебе хочется плакать? — спросила Рада. — Что-то случилось, да? Что-то с мамой?
Я коротко вдохнула, застыла на месте. Болезненная тяжесть повисла в груди. Горло сдавило сильнее, стало так мерзко и противно на душе. Я смотрела в васильковые глаза Рады, робкие и наивные, полные хрупкой надежды. Я видела свое отражение в её глазах, и чувство горечи внутри меня медленно, с ожесточением, расцарапывало душу.
— Я… — мне с трудом удалось издать звук. — Нет… П-просто…
Она смотрела на меня. Молча. Робко. В васильковых детских глазах таилась боязливая надежда. И у меня был выбор: или рушить её, или лгать…
На мое плечо легла ладонь Лерки.
— Рада, — дружелюбно, по-приятельски обратилась Логинова к девочке, — моя подруга немного переволновалась, пока ждала тебя. Всё-таки выполнение поручения твоей мамы очень ответственное задание. Давай мы позволим Нике выйти ненадолго, и перевести дух, а я отвечу на все твои вопросы. Идёт?
— Хорошо, — Рада улыбнулась Лерке.
Я взглядом поблагодарила подругу, та молча кивнула, и взяла девочку за руку. Они вдвоем сели на один из диванов, а я тихо выбралась в прохладный коридор.
Я была очень благодарна Лерке за вмешательство. Едва я вышла за порог комнаты для гостей, как сдерживаемые слёзы хлынули по моим щекам. Стоя у окна, я тихо дрожала от бессильного рыдания. Меня раздирало отчаянное горестное сочувствие к Раде. Невыносимое чувство жалости к оставшейся без матери девочке травило сердце, и обжигало душу изнутри. Меня пробирало гневное кипучее чувство несправедливости.
Ну, почему так?! Почему, чёрт возьми, должно происходить всё вот так?! За, что этот ребенок, обречен жить сиротой?! Кто там наверху всё это всегда за всех решает!
Мрачные, тягостные и противоречивые мысли осиным роем вились в голове. И осознание суровой, угнетающей реальности жалило куда-то очень глубоко, в самый сокровенный уголок души. Где обычно таятся самые хрупкие надежды.
Я вновь и вновь вспоминала. Я закрывала глаза и видела воспоминания Валентины Любинской. И я не могла перестать думать о том, что было бы если бы…