Красные шипы
Шрифт:
– Я подумал, что должен навестить тебя, так как мы не обедали вместе. Очевидно, меня ждал сюрприз.
– О том, что ты слышал...
– О, ты имеешь в виду тот факт, что я мелкий квотербек, который не в твоем вкусе?
– Это не то, что я имела в виду.
– Ты всегда говоришь то, что не имеешь в виду?
Да, и именно поэтому он называет меня Цундэрэ . Но сейчас в нем нет ничего игривого. Во всяком случае, он, похоже, принял это близко к сердцу. И я почему-то ненавижу это.
Особенно я ненавижу монотонную манеру, с которой он говорит со мной. Как
Когда я ничего не говорю, он разворачивается и уходит.
– Подожди...
– Я спотыкаюсь о свои слова, но не могу подобрать правильные.
Его широкая фигура медленно исчезает в коридоре, и мои внутренности загораются огнем. Как будто часть меня исчезает вместе с ним. Или, может быть, это часть нас самих. Я едва успеваю бросить взгляд на класс, и решение бросить всё приходит так легко. Я почти бегу трусцой, пытаясь догнать Себастьяна.
К счастью, я знаю, где он паркует свою машину, и догоняю его как раз в тот момент, когда он заводит двигатель. Я, не раздумывая дважды, запрыгиваю на пассажирское сиденье, тяжело дыша.
Он пристально смотрит на меня.
– Что ты делаешь?
– Иду с тобой.
– Как ты думаешь, куда я иду?
– Мне все равно.
– Это может быть опасное место.
Я усмехаюсь.
– Я думаю, что я уже привыкла к этому.
– Ты даже не представляешь, насколько опасными могут стать некоторые пристрастия, Наоми.
– Это то, что у нас есть? Зависимость?
– Зависимость. Навязчивая идея. Безумие. Выбирай сама. О, или, может быть, это тоже неглубоко.
Я прерывисто выдыхаю.
– Я был взволнована Рейной, и я просто не хотела, чтобы она знала...
– Знала что?
Насколько значимо это на самом деле для нас. Или, по крайней мере, для меня. Но я этого не говорю, иначе это станет реальностью, с которой мне придется столкнуться.
– То, что между нами, - тихо говорю я.
– Итак, между нами что-то есть. А я-то думал, что я не в твоем вкусе.
– Тебе не нужно быть саркастичным.
– Потому что это твоя фишка?
– Прекрати.
– Его глаза темнеют.
– Ты же знаешь, я люблю это слово.
Низ моего живота сжимается, когда кровь приливает к лицу и шее. С той ночи, когда он попросил меня рассказать о том, что со мной случилось, в обмен на то, что он рассказал о себе, Себастьян держит свое чудовищное "я" отдельно от того, кто он есть.
Это первый раз, когда он на самом деле намекает на то, что мы делаем в темноте, будучи звездным квотербеком.
Это прогресс или просто... опасно?
Прочистив горло, я спрашиваю:
– Ты когда-нибудь думал о том, чтобы причинить боль другим?
– Конечно. Все время.
– Почему бы тебе не действовать в соответствии с этим?
– Потому что это навлечет на меня ярлык и плохую репутацию.
– И это так плохо?
– Когда ты связываешься с моей фамилией, так оно и есть. Мне нужна хорошая репутация, чтобы никто меня не заподозрил.
– Вау.
Я расслабляюсь
– С каких это пор ты пришел к такому выводу?”
– С тех пор, как мальчика в начальной школе назвали хулиганом за то, что он разбил мне нос. Когда дело дошло до того, что я сломал его игрушку. Никто не поверил ему после того, как он избил меня, потому что в глазах всего мира у него была плохая репутация, а я был жертвой.
– Ты не был.
Он приподнимает плечо.
– Они поверили в это. Вот что важно.
– Значит ли это, что все, что ты делаешь, - выдумка?
– В какой-то степени.
– Так... твое истинное ”я" - это зверь?
Он хищно улыбается.
– Это то, как ты называешь меня в своей голове?
– Просто ответь на вопрос, - выпаливаю я, смущенный до глубины души.
– Я бы не сказал, что я - это он полностью. Точно так же, как не каждая часть тебя является добычей.
– Так ты меня называешь?
– Так или игрушка.
По какой-то причине это не кажется странным или унизительным. Я получаю удовольствие от обзывательств во время секса, но это совсем другое чувство. Почти как наш тайный язык. Я смотрю на Себастьяна. Нравится по-настоящему смотреть на него и его скульптурную красоту, которая подходит для моделей. Почему такой человек, как он, должен получать удовольствие от такого разврата? Что превратило мальчика, которого избили в школе, в зверя?
– Ты держишь эти две грани себя полностью разделенными?
– Я спрашиваю.
– Может быть.
– Да или нет?
– Ответ зависит от твоего ответа.
– Мой ответ на что?
– Что с тобой случилось?
Мои пальцы дрожат, и я вставляю соломинку в бутылку с соком, затем делаю большой глоток.
– Я родилась без отца и это уже означает то, что я облажалась. Когда я была моложе, я смотрела на других детей и ненавидела свою маму за то, что она не позволила мне иметь отца. Потом я подумала, что, может быть, она забрала меня из одной из тех клиник по оплодотворению, и я должна была остаться без отца. Мне могли бы сказать, что в этом нет ничего особенного. Я тоже так думала, пока не поняла, что была бы другой, если бы у меня был отец. Или, может быть, я просто пытаюсь найти оправдание и быть... нормальной. Потому что в нормальных семьях с ними не случается ничего плохого
– Так и есть.
– Его голос тихий.
– Мои родители были нормальными людьми без особых амбиций. Они были такими нормальными и праведными, что оставили моих бабушку и дедушку, чтобы вести спокойную жизнь, но все равно погибли в результате несчастного случая. Стремление к нормальному не спасло их. Возможно, это сделало их смерть более неизбежной.
– Мне... жаль.
– Почему?
– Хм?
– Почему тебе жаль?
– Разве не так говорят люди в подобных обстоятельствах?
– Я не понимаю, что за этим стоит. Они были моими родителями, и я даже больше не думаю о них. Почему ты должна сожалеть об их смерти, если ты их не знала и не имела к этому никакого отношения?