Красный буран
Шрифт:
— Значит, остаётесь вы, — заявил Тендрейк не колеблясь. — Я не покину форт ради всех женщин и детей Вайоминга, вместе взятых.
— А я не имею права, — тупо добавил Фентон.
— Ну что ж, я его имею и пойду. — В реплике Хауэлла не было героики. — Как насчёт этого, полковник?
— Нет. Вы сами прекрасно знаете. Я даже не могу сказать, что вообще согласен с вашим предложением. Я не могу лишиться вас.
— Тогда нет никого в курьеры, и нам остаётся сидеть и ждать, пока Неистовая Лошадь явится и захватит форт.
—
Его речь была прервана грудным голосом Луры Коллинз. Девушка отказалась занять убежище в пороховом погребе вместе с другими женщинами, убедив полковника Фентона тем, что её присутствие необходимо на кухне. Теперь, незамеченная, она подошла и встала позади офицеров.
— Вы забыли об одном человеке, полковник.
Фентон в досаде поднял голову.
— Ах, здравствуйте, миссис Коллинз. Спасибо, кофе не нужно. Мы…
— Что вы сказали, миссис? — Капитан Хауэлл, не обращая внимания на полковника, задал вопрос непосредственно девушке.
— Вы забыли о лучшем человеке в гарнизоне, капитан.
Раскосые зелёные глаза были широко открыты, подвижный рот в волнении приоткрылся.
— Вы говорите о Пересе?
— Естественно. Конечно же, он всего лишь полукровка, — слова Луры Коллинз падали с намеренным упрёком, — но он мужчина. Он совершит эту ездку. Если, конечно, состязание не ограничено одними чистокровными представителями расы…
Никто не ответил девушке, и молчание, последовавшее за её едким замечанием, лишь нарушалось потрескиванием огня в дальнем углу комнаты да воем бурана снаружи.
Этот буран 66-го года нёс в своей морозной утробе судьбы множества двуногих и одного четвероногого создания. В своём, похожем на келью, крытом соломой стойле Малыш Кентаки вёл себя беспокойно. Мощный жеребец привык к королевскому обхождению — как следствие того, что был личной лошадью командующего, и вот с ним перестали подобающим образом обходиться!
Малыш Кентаки был чистопородный, голубых кровей конь, высокий, подвижный, гнедого цвета, шести пядей в холке, крупный телом, с длинными рёбрами, короткой спиной. Горяч кровью Малыш Кентаки, весь — тысяча триста фунтов породистой стати — из костей, мышц, мягкой, словно сатин, кожи, стройных конечностей мощного тела; буйный характером конь, нервный, с упругими мышцами, в общем, конь для мужчин; с железной челюстью, мягкими, как бархат, губами, с лёгкими, мощными, как у бизона, и сердцем храбрым, как у медведя; злобный, норовистый, племенной жеребец-шестилетка, с двадцатифутовой побежкой и брюхом, словно созданным для того, чтоб держать ход, пока не разорвётся сердце и не лопнут сосуды.
На большого гнедого жеребца не садились уже три дня, не кормили ни разу в прошедшие двадцать четыре часа. Он скучал по своему конюху, его ячменю, по отрубям, скребнице, тренировкам. И без того его вздорный характер разыгрался до ярости. Он то и дело потрясал тонкие прутья стойла
Малыш Кентаки перестал фыркать и прислушался. С полдюжины ответных радостных ржаний отозвались эхом вдоль ряда большеголовых кавалерийских меринов, а затем всё стихло. Жеребец всхрапнул и принялся мерить шагом стойло, время от времени беспокойно подавая голос.
А с наружной стороны бревенчатых конюшен двуногое существо подставляло своё слабое плечо ходу судьбы, идя по тропе, чтобы войти в дверь, за которой скрывался последний шанс форта Уилл Фарни — четвероногий шанс.
Лура Коллинз быстро вошла в помещение гауптвахты, и ветер, ворвавшийся вслед, захлопнул за ней дверь с силой, от которой задрожали прутья решёток.
— Хухахе! — приветствовал её Перес на языке сиу, ухмыляясь. — Добро пожаловать в мой типи! Который час?
— Около трёх дня. Я принесла вам кофе.
— И мяса, как я вижу. Поставь там, на стол, и выпусти меня отсюда. Ключи в столике у охранника, в верхнем ящике. Скорее.
— Я пришла не за тем чтоб тебя выпускать, Поуни. Я…
— Неси-ка ключи, девочка. — Глаза Переса сузились. — Ты же не намерена уморить меня здесь.
— Нет, конечно. — Признание звучало беспомощно, и глаза с длинными ресницами задержались на скауте. — И ты тоже это знаешь, Поуни.
— Ясное дело, знаю. Доставай ключи.
Освобождаясь от тяжкой ноши шубы, девушка обшаривала стол.
— Их здесь нет, Перес!
— Хватай карабин из стойки охранников. Дай-ка мне.
Три выстрела гулко отдались эхом в пустом помещении. Перес протиснулся через разбитую дверь, схватил еду, стал пожирать её, словно волк; отшвырнув крышку кофейника прочь, он принялся глотать прямо из дымящегося сосуда.
— А теперь слушай, — прорычал он между жадными движениями горла и челюстей, — и слушай хорошо.
Девушка кивнула головой, затаив дыхание.
— Сейчас уходи. Принеси мне перчатки и жратвы, меховые перчатки и фунта четыре сушёного резаного мяса — шарки. Ещё галеты. Нужна одна из шуб Фентона — у него в кабинете висят две или три. Нужна форменная шапка — такая, как у него, зимняя, с ушами. Фентон не пьёт, но тебе придётся раздобыть мне виски. Попробуй пошарить у Хауэлла. Он похож на мужчину, который знает, как обращаться с бутылкой. Ещё вот что. Мне нужно ведро горячей воды. Всё поняла?