Красный циркуляр
Шрифт:
И только десятилетия спустя, в начале девяностых годов двадцатого века, когда Советский Союз стоял на грани распада и на сокрытие правды в этом деле не оставалось сил, российское руководство созналось, что же действительно произошло в лесу под Катынью.
Вы, верно, подумаете, что все это осталось в прошлом — шагнув в двадцать первый век, российское государство прекратило подобную практику. Однако, придя в 2000 году к власти, Владимир Путин вместо того, чтобы разобрать этот аппарат лжи и фальсификации, усовершенствовал его и сделал еще более мощным.
Убийство Сергея Магнитского стало ярким свидетельством
Утром семнадцатого ноября 2009 года задолго до рассвета мама Сергея, Наталья Николаевна, поехала в Бутырский следственный изолятор, чтобы передать сыну пакет с едой и лекарствами, как она делала каждую неделю. В 5:30 утра она уже стояла в очереди. Родственники заключенных толпились у бокового входа в Бутырку. Приезжать надо было рано, потому что передачи принимали только с девяти до одиннадцати утра по вторникам. Если пропустить это окно, то следующей возможности передать необходимое родным приходилось ждать неделю. Многие заключенные без этих передач не выжили бы, и Наталья Николаевна никогда не опаздывала.
В то утро очередь двигалась медленно. С полусотней таких же, как она, Наталья Николаевна стояла в узком сыром коридоре, который вел к окошку, где двое служащих изолятора принимали передачи. Наконец, в 9:40 утра подошел черед Натальи Николаевны. Она протянула сотруднице список содержимого своей передачи.
Женщина взглянула на него и энергично замотала головой:
— Этот заключенный больше не у нас. Его перевели прошлым вечером в «Матросскую тишину».
— В их больницу? — с тревогой спросила Наталья Николаевна. За несколько дней до этого Сергей неважно выглядел на судебном слушании, мама беспокоилась за его здоровье и надеялась, что речь идет не об экстренной госпитализации.
— Не знаю, — жестко произнесла приемщица.
Держа передачу для сына в руках, Наталья Николаевна поспешно вышла. На метро она добралась до «Матросской тишины». В 10:30 утра она уже встала в очередь. Перед ней было всего три человека. Дойдя до окна приема передач, она обратилась к сотруднице:
— Мне сказали, что мой сын, Сергей Магнитский, переведен сюда.
Не взглянув в журнал или на экран компьютера, сотрудница ответила:
— Да, его доставили сюда вчера вечером в очень тяжелом состоянии.
— Что случилось? С ним все в порядке? — запаниковала Наталья Николаевна.
Несколько секунд женщина молчала, а потом ответила:
— Я очень сожалею. Он умер вчера в девять часов вечера.
Наталья Николаевна вскрикнула.
— К-как? Как это произошло?
— Умер от панкреонекроза, разрыва брюшной мембраны и токсического шока, — сообщила приемщица монотонным голосом. — Очень сожалею о вашей утрате.
Наталью Николаевну бросило в дрожь. От потрясения она не могла и шага ступить. Она тяжело оперлась о стойку приема. Смысл услышанного стал доходить до нее, и по лицу хлынули слезы.
— Женщина, отойдите, пожалуйста, в сторону, — холодно отрезала сотрудница следственного изолятора. — У меня следующий на приеме.
Пелена застилала глаза Натальи Николаевны.
— Вам следует отойти в сторону, — повторила сотрудница и указала на убогий пластмассовый стул у стены.
Наталья Николаевна сделала несколько шагов в сторону стула, с трудом переставляя немеющие
Наталья Николаевна опустилась на стул. По щекам текли слезы. Через несколько минут ей удалось взять себя в руки ровно настолько, чтобы позвонить Дмитрию, адвокату Сергея — его офис располагался поблизости. Когда через четверть часа он прибыл на место, Наталья Николаевна была уже не в состоянии говорить. Дмитрий попросил позвать дежурного врача. Через несколько минут появился мужчина в белом халате, повторил причину смерти и сказал, что тело перевезли в одиннадцатый морг, так что если они хотят выяснить что-то еще, следует ехать туда.
В то утро мой домашний телефон зазвонил в 7:45 утра (10:45 по Москве). Я поднял трубку. Звонил Эдуард. Он что-то быстро говорил по-русски, и я передал телефон Елене. Она слушала, потом ахнула, и глаза ее наполнились слезами. Елена закричала. Не по-русски и не по-английски: в этом было что-то первобытное — такого стона я в жизни не слышал.
Когда Елена сказала мне, что Сергей умер, я вскочил и заметался по комнате, как птица, которая впервые оказалась в клетке.
Смерть Сергея превосходила самые худшие опасения, и я не знал, как с этим справиться. Я чувствовал боль, как будто меня ударили ножом в живот.
Отойдя от первого потрясения и метаний, продышавшись немного от переполнявших сердце слез, я собрался с силами, чтобы позвонить.
Первым я набрал Владимира. Он всегда знал, что нужно делать, что говорить, к кому обратиться за помощью… но только не в этот раз. Когда я сообщил ему о случившемся, он какое-то время молчал, потом прошептал в трубку: «Билл, это ужасно».
Не принимая душа, я натянул брюки, схватил на ходу рубашку и поспешил в офис. Поймав такси, я прибыл на работу первым, но через двадцать минут все уже были в сборе, взъерошенные, с охваченными горем лицами.
В любой критической ситуации определяющим становится то, что мы делаем в первые несколько часов. Мы быстро составили заявление для прессы на английском и русском языках. Его сопровождал рукописный документ Сергея на сорока листах, в котором он подробно описывал, как над ним издевались, как отказывали в медицинской помощи, подвергая мучениям и лишениям в неволе. Мы разослали заявление, молясь о том, чтобы не встретить безразличия и в этот раз.
И в этот раз люди услышали нас.
Большинство крупных газет взялось за собственные расследования — российским властям посыпались звонки с просьбами прокомментировать случившуюся трагедию. Пресс-службой в Следственном комитете при МВД руководила Ирина Дудукина — полнощекая блондинка лет за сорок. Вскоре после первых запросов она озвучила версию МВД — Сергей умер не от панкреонекроза и токсического шока, как ранее сообщила Наталье Николаевне администрация следственного изолятора, а от острой сердечной недостаточности (без признаков насильственной смерти).