Красный циркуляр
Шрифт:
Текст был великолепный — емкий и убедительный. В заключительном абзаце говорилось:
«Я призываю Вас незамедлительно отменить и навсегда отозвать визовые привилегии США в отношении всех лиц, причастных к этому преступлению, а также их иждивенцев и членов их семей. Сделав это, мы в какой-то мере восстановим справедливость в отношении погибшего господина Магнитского и его семьи и подадим важный сигнал для коррумпированных чиновников в России и во всем мире, что США настроены серьезно бороться с коррупцией за рубежом и тем вредом, который она наносит».
Я тут же перезвонил Кайлу:
— Это
— Я ведь говорил, что мы всё сделаем, Билл, и это были не просто слова. Мое сердце исполнилось горем, когда Сергея убили. Я хочу добиться того, чтобы принесенная им жертва была ненапрасной, — сказал Кайл слегка срывающимся голосом.
— Что дальше?
— В понедельник письмо будет направлено Клинтон. Сразу же после отправки его опубликуют на сайте комиссии.
— Отлично. Тогда до связи в понедельник. Хороших выходных!
В ту ночь я часа два ворочался, пытаясь уснуть. Действительно ли Карден сделает это? Вдруг в последний момент что-то помешает ему? А если получится, что сделает Клинтон? Как отреагируют русские?
И вот наступило утро понедельника. Я рано пришел на работу, сел на рабочее место и открыл сайт Хельсинкской комиссии США. Ничего. Но утро наступает в Лондоне на пять часов раньше, чем в Вашингтоне, поэтому вполне логично было ожидать, что письмо опубликуют чуть позже.
В полдень я снова проверил сайт — вновь ничего. В нетерпении расхаживая по офису, я заметил, что не я один прилип вниманием к сайту Хельсинкской комиссии: на экранах Вадима, Ивана и Владимира была та же страница, но сколько мы ее ни обновляли, письмо не появлялось.
И вот в 14:12 по Лондону — 9:12 утра в Вашингтоне — появилась новая страница. На меня с экрана смотрели Кузнецов и Карпов, их фотографии были обрамлены в рамки в стиле «их разыскивает полиция». Там же была копия письма сенатора Кардена госсекретарю Хиллари Клинтон. К письму прилагался список из шестидесяти лиц, причастных к смерти Сергея и краже налогов, а рядом с каждой фамилией были указаны сведения: дата рождения, должность и роль в деле Магнитского. Карден предлагал лишить въездных виз и не выдавать их в будущем всем упомянутым в списке лицам.
Я откинулся на спинку кресла.
Свершилось! Правду узнают все и во всем мире. Наконец-то удалось что-то сделать, чтобы призвать к ответу виновных в гибели Сергея. Я смотрел на экран, а к горлу подступал ком… Если бы Сергей увидел, что его душераздирающие письма из следственного изолятора с просьбами о помощи наконец-то услышаны…
Через десять минут эта новость уже была в лентах российских информагентств. В течение получаса историю подхватила и западная пресса. К концу дня появился новый термин — «список Кардена», и он постоянно мелькал в прессе.
В России о Бенджамине Кардене никто прежде не слышал, но после двадцать шестого апреля 2010 года стало само собой разумеющимся, что сенатор Карден из штата Мэриленд — самая весомая фигура на политической арене. Российские правозащитники и политическая оппозиция взяли эту идею на вооружение и принялись писать письма президенту Обаме и главе Евросоюза в поддержку списка Кардена.
Впервые со времен Рональда Рейгана русские увидели, как иностранный политик предпринимает решительные действия в вопросе прав человека в России.
Как ни печально, но в прежние годы, что бы ни творилось в России,
В то время как простые россияне радовались этому, приближенные к Путину чиновники были вне себя. Люди его круга сказочно обогатились на хлебных должностях, и на пути к богатству многие совершали неприглядные дела. Список Кардена представлял для них потенциальную угрозу — они рисковали попасть в будущем под те же санкции. С появлением этого списка все для них изменилось.
Впрочем, поначалу они могли не особенно беспокоиться. Вашингтонский Госдепартамент не горел желанием реагировать на письмо Кардена в надежде, что проблема рассосется сама собой, если ничего не предпринимать.
Но этого не произошло. Пока Госдепартамент игнорировал сенатора Кардена, Кайл повышал ставки. Он организовал мое выступление о деле Магнитского перед комиссией Палаты представителей конгресса США по правам человека имени Тома Лантоса.
Слушания были назначены на шестое мая и проходили в «Рейберн-хаусе» — здании Палаты представителей Конгресса США, расположенном к юго-западу от Капитолийского холма. Это здание было достроено в 1965 году, оно представляло собой образец неоклассической архитектуры, каких немало по всему Вашингтону, но заметно отличалось внутренним видом. Здесь не было устремленных ввысь мраморных колонн, сводов и панелей из вишневого дерева на стенах. Вместо этого полы из линолеума, низкие потолки и хромированные детали часов и лифтов.
Я никогда раньше здесь не был, поэтому приехал задолго до десяти утра, чтобы осмотреться и прочувствовать атмосферу места. Я вошел со стороны Индепенденс-авеню через небольшой контрольно-пропускной пункт, на котором дежурили два полицейских. Отыскав аудиторию 2255, я заглянул внутрь. В просторном зале для слушаний была устроена полукруглая платформа для членов комиссии, два длинных стола для приглашенных докладчиков и галерея для публики, вмещавшая человек семьдесят. Председателя — конгрессмена от штата Массачусетс по имени Джим Макговерн — пока не было, но персонал и помощники уже ходили по залу и оживленно переговаривались. Я вышел в коридор и некоторое время прокручивал в голове текст своего выступления о Сергее.
Когда я вернулся в зал, на столах докладчиков уже были расставлены таблички с именами выступающих. В числе приглашенных были представители авторитетных правозащитных организаций — Комитета защиты журналистов, международной организации «На страже прав человека» и Центра содействия международной защите. Как бизнесмен, я чувствовал себя немного не в своей тарелке среди профессиональных правозащитников.
В галерее я заметил сидевшего сбоку Кайла Паркера, и в этот момент в зал вошел конгрессмен Макговерн. Это был человек приятной наружности, с мальчишескими чертами лица, но уже с заметной лысиной. Он поприветствовал всех выступающих крепким рукопожатием. Говорил он с явным бостонским акцентом. Не знаю почему, но я моментально проникся к нему симпатией. Он предложил всем занять свои места, после чего ровно в назначенное время открыл заседание.