Красный дракон
Шрифт:
К тому времени, как здесь появился Фрэнсис, бабушка уже три года содержала дом для престарелых. После смерти мужа в 1936 году денег катастрофически не хватало. А она хоть и получила благородное воспитание, но ходовой профессии не имела.
Кроме большого дома и долгов, оставшихся от покойного мужа, за душой у нее ничего не было. Об устройстве доходного пансиона не приходилось и мечтать: дом находился на отшибе и не привлек бы постояльцев. Она уже боялась, что все опишут. Предстоящий брак Мэриан с богатым женихом, о котором писали в газетах, показался ей сначала подарком судьбы. Несколько раз она обращалась
Наконец, затаив в сердце злость на Мэриан, бабушка договорилась с властями округа и взяла в дом стариков из бедных. За каждого платила казна; кроме того, изредка поступали деньги от родственников, если властям таковых удавалось разыскать. Было тяжело, пока она не стала принимать постояльцев из среднего класса за отдельную плату.
За все это время Мэриан ни разу не дала ей ни цента, хотя могла.
И вот теперь Фрэнсис играл на полу в комнате, а вокруг него двигался лес отекших ног. Игрушечными машинами ему служили фишки для игры в маджонг, он двигал их вокруг ног, напоминавших старые скрученные корневища.
Если содержать в чистоте халаты подопечных еще удавалось, то научить их не оставлять где попало свои шлепанцы бабушка, отчаявшись, так и не смогла.
Целыми днями старики сидели в гостиной, слушая радио. Кроме того, бабушка поставила там небольшой аквариум, чтобы старики могли наблюдать за рыбками. Ввиду неизбежных конфузов паркетный пол был покрыт линолеумом, купленным на деньги частного пожертвования.
Старики сидели рядами на диванах и в инвалидных креслах, слушая радио; у одних в выцветших остановившихся глазах отражались рыбки, у других — давно минувшие события, у третьих — пустота.
На всю жизнь Фрэнсис запомнил жаркие хлопотливые дни, проведенные в бабушкином доме: шарканье старческих ног по линолеуму, ароматы кухни — неизменные тушеные помидоры и капуста, запах старости — так пахнет забытая на солнце бумага, в которую заворачивали мясо, и вечно включенное радио:
Насыпь-ка «Ринзо» в таз с водой, Белье получишь — снег зимой!Целыми днями Фрэнсис пропадал на кухне — там находился его единственный друг, кухарка Бейли по прозвищу Королева-мать, еще девчонкой попавшая в услужение в семью Долархайдов. Она часто угощала Фрэнсиса сливами, доставая их из кармана фартука, и называла его словами из детской песни — «всегда мечтающий сурок». На кухне было тепло и спокойно. Вот только по вечерам Королева-мать уходила домой…
Декабрь 1943 года
Как-то пятилетний Фрэнсис лежал в своей постели на втором этаже бабушкиного дома. В комнате стояла кромешная тьма из-за светомаскировки — шла война с японцами. Фрэнсис не мог выговорить «японцы». Ему хотелось писать, но вставать в такой темноте было страшно.
Он стал звать бабушку, которая спала в своей комнате внизу.
— Ба-а-уа-а-ка! Ба-уа-а-ка! — блеял Фрэнсис, пока совсем не обессилел. — А-а-у-са
Больше терпеть он не мог и тут же ощутил на ногах и под спиной мокрое тепло, а затем прохладу, когда ночная рубашка прилипла к телу. Ничего страшного не произошло. Он опустил ноги и встал с кровати. Со всех сторон его окружала темнота. Лицо у него горело, ночная рубашка плотно прилипла к ногам. Он бросился к дверям, путаясь в мокрой рубашке, и тут так ударился лбом о дверную ручку, что даже присел. Вскочив, он распахнул дверь и сбежал по лестнице вниз, обжигая пальцы о перила.
Скорее в бабушкину комнату! Там он шмыгнет под одеяло, прильнет к ней и наконец согреется.
Бабушка вздрогнула, ее тело напряглось, спина, к которой он прижался, окаменела.
— Я не уштрещала… — услышал он шамкающий голос. Раздался стук руки о тумбочку — она искала свои вставные челюсти, — затем щелканье, когда она их вставляла. — Я еще не встречала такого мерзкого грязнулю, как ты. Вон! Вон из моей кровати!
Она включила ночник. Фрэнсис стоял на коврике, поеживаясь. Бабушка провела большим пальцем у него над бровью. На пальце оказалась кровь.
— Разбил что-нибудь?
Он так яростно замотал головой, что капли крови долетели до ее ночного халата.
— Марш наверх!
На лестнице его обступила кромешная тьма. Он не мог включить свет: бабушка распорядилась обрезать шнурки выключателей повыше, чтобы только она могла до них дотянуться. Возвращаться в мокрую постель ему не хотелось. Он долго стоял в темноте, вцепившись рукой в подножку перед кроватью. Он думал, она не придет. Самые темные углы комнаты говорили ему, что она не придет.
Но она пришла с ворохом простыней, дернула за короткий шнурок выключателя и молча поменяла ему постель, потом схватила его за руку у самого плеча и потащила по коридору в туалет. Лампочка висела высоко над зеркалом, и ей пришлось встать на цыпочки, чтобы включить ее. Она сунула ему влажное холодное полотенце.
— Сними рубашку и подотрись!
Он почувствовал запах пластыря и увидел, как сверкнули в ее руках ножницы. Бабушка отхватила ножницами кусок пластыря, поставила Фрэнсиса ногами на крышку унитаза и заклеила ему рану на лбу.
— Ну, — сказала она, держа ножницы под его животом так, что он ощутил холод металла. — Смотри, — приказала она и, положив руку ему на затылок, пригнула голову.
Он увидел, что его крошечное естество лежит на нижнем лезвии раскрытых ножниц. Она стала закрывать ножницы, пока они не защемили сбоку кожу.
— Совсем отрезать?
Он попробовал поднять голову и посмотреть на нее, но она ему не позволила. Он зарыдал, и на живот закапала слюна.
— Отрезать?
— Нет, ба-уа-а-ка! Нет, ба-уа-а-ка!
— Я даю тебе слово, что, если ты еще раз вымочишь постель, я его совсем отрежу. Ты понял?
— Да-а, ба-уа-а-ка!
— Ты прекрасно можешь найти унитаз в темноте, а чтобы не промахнуться, нужно сесть, только и всего. А теперь отправляйся спать.
К двум часам ночи поднялся теплый юго-восточный ветер. Зашелестела листва молодых яблонь, застучали ветви старых, высохших.
Принесенный ветром теплый дождь забарабанил по стене дома напротив комнаты, в которой спал сорокадвухлетний Фрэнсис Долархайд.