Красный кролик

Клэнси Том

— Ни разу с тех пор, как я попал сюда, однако решения принимаю не я. Какого черта, дипломатическая почта пересылается на место через восемь или девять часов. Гораздо быстрее, чем это было раньше.

— А я полагала, этот мудреный телефон, что у тебя наверху, невозможно прослушать.

— Ну, ты тоже определенные вещи делаешь практически идеально, и все же лишняя осторожность никогда не помешает, так? То же самое можно сказать и про нашу работу.

— И что это может быть? Разумеется, чисто гипотетически?

Кэти улыбнулась, радуясь своей хитрости.

— Крошка, ты определенно умеешь выражать свои

мысли. Скажем так: если нам попадет какой-нибудь материал относительно… ну, например, русского ядерного арсенала, добытый агентом, проникшим в самое сердце этой чертовщины, и это будет очень хороший материал, однако в случае утечки жизнь агента окажется под угрозой. Вот в этом случае мы воспользуемся запечатанным мешком. Главное в нашей игре — беречь источники информации.

— Потому что если ваш агент будет раскрыт…

— Он умрет, и может быть, очень страшной смертью. Говорят, что однажды русские засунули одного перебежчика в печь крематория, а затем зажгли газ, — и все это было снято на кинопленку, pour encourager les autres 56 , как выразился Вольтер.

— В наше время подобные вещи невозможны! — тотчас же возразила Кэти.

— В Лэнгли есть один человек, который утверждает, что лично видел этот фильм. Его фамилия Попов, он бывший офицер ГРУ, работающий на нас. Он говорит, что советское руководство очень рассердилось на того предателя.

56

для того, чтобы подбодрить остальных (фр.)

— Ты это серьезно? — настаивала Кэти.

— Серьезно, как сердечный приступ. Предположительно этот фильм показывали слушателям академии ГРУ в качестве предостережения не переступать черту — на мой взгляд, это не лучший психологический прием, но, как я уже говорил, мне приходилось встречаться с человеком, утверждающим, что он видел этот фильм. Так или иначе, это одна из причин, по которым мы делаем все, чтобы беречь наши источники.

— Поверить в это трудно.

— О, вот как? Ты хочешь сказать, это так же невероятно, как хирург, прерывающий операцию ради обеда и пинты пива?

— Ну… в общем, да.

— Малыш, мы живем в несовершенном мире.

Райан решил остановиться на этом. У Кэти будут впереди целые выходные, чтобы обдумать свое дальнейшее поведение, а ему надо садиться за книгу о Холси.

А в Москве мелькали пальцы.

Как [т]ы сообщишь в Лэн[гли]? — спросила Мери Пат.

Не знаю, — ответил Эд.

Курьером, — предложила она. — Это может быть очень важно.

Эд кивнул.

Рит[тер] будет в восторге.

Это точно, — согласилась Мери Пат. — Хочешь, я возьму встречу на себя?

Твой русский язык безупречен, — подумав, ответил ее муж.

Теперь кивнула она. Эд знал, что Мери Пат говорит на изящном литературном русском языке, которым в Советском Союзе пользуются только люди образованные. Обычный

советский гражданин верил с трудом, что иностранец может так свободно владеть русским. Разговаривая с прохожими на улице или общаясь в магазине с продавцом, Мери Пат тщательно следила за тем, чтобы не выдать это умение, вместо этого умышленно спотыкаясь на сложных фразах. В противном случае на нее обязательно обратили бы внимание, поэтому подчеркнуто неправильная речь была такой же неотъемлемой составляющей ее «крыши», как светлые волосы и американская манерность. Новый агент обязательно обратит на нее внимание.

Когда? — спросила Мери Пат.

Иван сказал завт[ра]. [Т]ы готова? — ответил Эд.

Потрепав мужа по бедру, молодая женщина игриво улыбнулась, что переводилось как: «А то как же!»

Фоули любил свою жену так сильно, как только мужчина может любить женщину, и частью этого чувства было уважение к той страсти, с какой Мери Пат относилась к игре, которую вели они оба. Лучшей жены ему не смогло бы подобрать никакое брачное агентство. Сегодня вечером они обязательно сольются в объятиях любви. Возможно, правило «никакого секса перед боем» и применимо по отношению к боксу, однако Мери Пат придерживалась как раз обратного мнения, и если микрофоны в стенах и заметят что-нибудь, ну и хрен с ними, подумал московский резидент, отвечая на улыбку жены.

— Боб, когда вы улетаете? — спросил зама по опер-работе адмирал Грир.

— В воскресенье. Прямым рейсом Эй-эн-эй на Токио, а оттуда в Сеул.

— Уж лучше вы, чем я, — заметил зам по РА-работе. — Я терпеть не могу длинные перелеты.

— Ну, главное — это постараться проспать хотя бы половину времени в воздухе, — у самого Риттера это получалось без труда.

У него было намечено совещание с руководством корейского ЦРУ, на котором предстояло обсудить проблемы Северной Кореи и Китая, волновавшие как зама по опер-работе, так и Сеул.

— К тому же, в моей лавочке сейчас никаких важных дел не запланировано, — добавил Риттер.

— Ловко вы придумали — улизнуть из Вашингтона, когда президент каждый день теребит меня по поводу папы римского, — высказал вслух свои мысли судья Мур.

— Ну, Артур, если вам от этого станет легче, знайте, что мне очень неудобно, — хитро усмехнулся Риттер. — В мое отсутствие делами займется Майк Босток.

Директор ЦРУ и его зам по РА-работе хорошо знали и любили Бостока, в прошлом талантливого оперативного работника, признанного специалиста по Советскому Союзу и Восточной Европе. Однако, к сожалению, в нем было слишком многое от лихого ковбоя, чтобы ему можно было доверять появляться на Капитолийском холме. Ковбоям отводились другие роли — как, например, Мери Пат Фоули.

— О последнем заседании Политбюро по-прежнему никакой информации?

— Пока что ничего нет, Артур. Быть может, на нем обсуждались какие-нибудь текущие вопросы. Знаете, советские лидеры занимаются не только тем, что планируют новую ядерную войну.

— Согласен, — усмехнулся Грир. — Они обвиняют в этом нас. Господи, они все поголовно страдают манией преследования!

— Помните, что сказал Генри: «Даже у параноиков есть враги.» И именно это и является нашей работой, — напомнил Риттер.