Красный опричник
Шрифт:
За пять лет Отто Зееман дослужился до высокого звания труппфюрера и питал надежды уйти на пенсию гауптштурмфюрером. Но не собственной карьерой он жил — все свои надежды и помыслы он связывал с Альбрехтом. Именно его сыну предстояло стать полноправным членом Новой Германии, страны без евреев и славян, и мира, где гегемония чистокровных арийцев не будет вызывать ни малейшего сомнения.
Сорок пять лет Отто прожил, не ведая столь сильной надежды на светлое будущее немецкого народа, существовал между булочной и своей квартиркой на окраине Дрездена —
— Что там, в газетах? — осведомился Альбрехт, усаживаясь на жесткий стул напротив отца.
— Речь Черчилля в Палате общин по случаю появления там «миротворца» Чемберлена.
— И что?
— «Не думайте, что это конец. Это только начало расплаты. Это первый глоток. Первое предвкушение той горькой чаши, которую нам будут подносить год за годом», — процитировал Отто Зееман конец речи. Альбрехт в это время поедал бутерброд с салями и запивал кофе. Он заметил с набитым ртом:
— Этот Черчилль — он не дурак.
— Конечно, нет. Дурак — Чемберлен. Будь на месте английского премьера Уинстон Черчилль-нашему фюреру пришлось бы гораздо труднее.
— Он бы что-нибудь придумал.
— Конечно! Нашему фюреру палец в рот не клади. Поел, сынок?
— Да, отец! Матушка, спасибо!
— Тише, Альбрехт, девочек разбудишь, — ласково укорила его вошедшая в столовую Берта, — дай поспать в воскресный день нашим «юнгефрау». Ведь до мессы еще далеко.
— Прошу прощения. Издержки военной службы.
— Тебя проводить, Альбрехт? — спросил Отто.
— Не нужно, папа. Ты лучше ложись отдыхать — всю ночь не спал ведь.
— Какой сон в мои годы, сынок? Высплюсь уж когда ты станешь офицером.
Улыбнувшись озорной улыбкой и показав тридцать два великолепных зуба, Альбрехт принялся натягивать сапоги. Отец стоял с фуражкой в руках, мать держала плащ. Он поцеловал в щеку Берту, пожал мозолистую руку бывшего пекаря и щелкнул каблуками.
— Хайль Гитлер!
— Хайль! — вытянулся в струнку Отто.
На улице было еще совсем темно. Середина ноября — не самое приятное время в Германии: температура всего в пару градусов под влажный северо-западный ветер с Северного моря пробирает до костей. Альбрехт знал, что морозы кратковременны, что плащ спасает от подобной промозглости гораздо лучше шинели, что холода в ноябре скорее нонсенс, чем закономерность. Он отдал честь проходящему мимо гауптману и свернул в переулок, ведущий к Аугустусбрюкке — каменному мосту через Эльбу.
Когда он достиг величественного здания Оперного театра, небо на востоке стало сереть. Альбрехт глянул на часы — половина восьмого. Еще пятнадцать минут размеренной ходьбы, и вот уже показались серые стены императорских казарм — исходной точки его утреннего променада. Караульные на входе отдали честь будущему офицеру Вермахта, оберфенрих поднял руку в ответном приветствии. Из казарм в направлении столовой мимо них прошагала седьмая рота, дежурный фельдфебель рявкнул «Habacht! Rechts schaut!», Альбрехт оглянулся. Рядом стоял дежурный офицер — обер-лейтенант Бергер.
— Полковник уже прибыл, — сообщил он под уверенную поступь уходящей роты, — построение сразу же после завтрака.
— А что за спешка? — поинтересовался Зееман.
— Полковник все объяснит, — обер-лейтенант после рукопожатия поспешил натянуть перчатку ибо было зябко, — от себя добавлю, что хлопоты скорее приятные.
Поскольку время позволяло, Альбрехт прошел в помещение казарм, проверил закрепленное за его взводом помещение и доложил командиру роты о прибытии. Гауптман Шиллер одобрительно посмотрел на часы и предложил кандидату в офицеры подумать над целью полкового сбора. Оберфенрих старательно собирался с мыслями, но в конце-концов признался:
— Не имею ни малейшего понятия, херр Гауптман. Единственное, что приходит в голову — это посещение нашего абшнита одним из руководителей Рейха.
— Браво, херр оберфенрих! — довольно улыбнулся Шиллер, — такая проницательность делает вам честь.
— Неужели… мое предположение верно?
— Отчасти. А теперь — молчок! Все остальное узнаете в течение дня. Остальных офицеров роты прошу в это не посвящать.
— Ich werde, Herr Hauptmann! — пролаял Альбрехт.
В ту же минуту помещение ротной канцелярии начало наполняться офицерами и фельдфебелями. Не ожидая, пока каждый из них доложит о своем прибытии, Гауптман Шиллер громко объявил:
— Господа! Сегодня давайте обойдемся без церемоний! Все-таки, выходной день. После завтрака переодеть солдат в парадную форму и ровно в восемь тридцать построение в общеполковое каре на плацу. Побатальонно. Личному составу объявить, что после обеда им разрешат сходить в город. Все ясно?
Дружный «Jawohl» было ему ответом. Даже пришедший чуть позже всех гауптфельдфебель Риккен кивнул наполовину седой головой и лишь спросил:
— В город отпускать как обычно — треть?
— Уставы, гауптфельдфебель, еще никто не отменял, — подчеркнуто вежливо проговорил Шиллер.
Риккен развел руками и еще раз кивнул. Подойдя к Зееману, он спросил:
— Поможете мне, херр оберфенрих?
— Конечно, помогу, — сказал Альбрехт, — а в чем именно?
— Нужно будет проверить всех солдат роты, отпускаемых в город.
— Можете на меня рассчитывать! — пообещал он гауптфельдфебелю.