Красный падаван
Шрифт:
Невысокая, симпатичная, подчёркнуто изящная… с сиреневой кожей и двумя толстыми щупальцами, произрастающими прямо из головы.
Девушка склонила голову и внимательно посмотрела на генерала. Щупальца чуть подрагивали.
«Отлично, — подумал генерал, ответно любуясь фантасмагорической картиной, — я всё-таки утратил рассудок. Скорее всего, пустят в расход».
Он тут же сообразил, что его, даже сумасшедшего, немцы смогут использовать для фотопропаганды или в качестве источника информации — ведь он не в состоянии контролировать свою
«Надеюсь, — улыбаясь про себя, подумал старый генерал, — вылечить меня не сумеют».
Он прислушался к ощущениям. Странно: боль, конечно, чувствовалась, но… какая-то отстраненная, словно чужая. Он, пожалуй, не смог бы точно указать, что именно его беспокоит. В целом же порядком изношенное тело работало на удивление спокойно и справно, как, пусть и не в молодости, в зрелости. Неужто здесь настолько сильные врачи?..
Он повнимательнее присмотрелся к сиреневому чудищу.
Чудище дружелюбно пошмыгало красным носом и произнесло несколько слов, смысла которых он не понял, но по профессионально-успокаивающему тону безошибочно определил медицинского работника. В определённом возрасте научаешься распознавать докторов по одной интонации.
Да и не так уж много осмысленного могут они тебе сообщить на седьмом десятке… главное, что это всё-таки врач, не мордоворот-эсэсовец.
Скальпель…
Что-то, видимо, эдакое проскользнуло в его взгляде, потому что девушка вздрогнула, пробормотала ещё несколько успокаивающих слов и так же плавно вывернулась в коридор.
— Спасибо, товарищ Гесура, мы идём, идём! — весело донеслось из-за двери. Голос был мужской, мягкий, но уверенный. С лёгким польским акцентом — в принципе, это не означало ничего.
Куда интереснее оказалась дверь, на которую генерал обратил внимание только теперь. Она не висела на петлях, а с приятным тихим шелестом отъезжала вбок.
Корабль, подводная лодка? Качки не чувствовалось.
Подземный бункер? Неужто логово самого Гитлера?
«Ну-ну, товарищ генерал, не будем врать себе: не того полёта ты птица. Хотя забавно вышло бы: раздобыть скальпель, выбраться в коридор…»
Из коридора в дверной проём, с явно машинальной уже осторожностью пригибая голову, шагнул высокий стройный военный.
В форме РККА. Генерал-майор.
Неужели всё-таки у своих?..
— Спасибо, товарищ Гесура, — сказал военный, улыбаясь маячившему за дверью сиреневому чудищу, — только всё же далеко не отходите, пожалуйста, мало ли.
Он выпрямился во весь рост, быстрым шагом подошёл к койке, отдал честь:
— Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант!
Необычно ясные глаза военного могли бы показаться даже водянистыми, если бы не удивительно тёплая и светлая его улыбка.
— Желаю здравствовать, — нейтрально ответил старый генерал, пытаясь вспомнить, откуда ему знакомо это умное
— Наконец-то вы пришли в себя, Дмитрий Михайлович, — сказал военный, приглаживая седеющий упрямый чуб и аккуратно присаживаясь на край койки, — не скажу, будто сюжет на ниточке висит, но с вами, глядишь, полегче пойдёт.
— А что, собственно, пойдёт? Где я? — откашливаясь, осторожно поинтересовался Дмитрий Михайлович.
— Сейчас мы с товарищем Половинкиным изложим. Со спасителем вашим познакомитесь, не возражаете? Порученец товарища Сталина.
— Порученец — ладно, пусть порученец. Хотя я по-прежнему не понимаю, откуда товарищ Сталин таких людей берёт.
— Не берёт, — покачал головой Рокоссовский, — делает.
Маслов снова фыркнул, расплёскивая чай.
— Людей не так делают, Константин Константинович, а знаешь как?..
Теперь фыркнул уже Рокоссовский.
— Именно так их и делают, — он помолчал, утрясая мысль, — а как ты говоришь — это только личинки получаются. Чтоб из личинки человек вылупился — работать надо, силу вкладывать и душу. Вот у товарища Сталина силы много и души много. И он для народа ни силы, ни души не жалеет. Поэтому и удаётся ему из личинок людей делать.
Алексей Гаврилович с уважительной иронией крякнул:
— Эка загнул-то, загну-ул…
— А знаешь, что самое удивительное? — продолжал Рокоссовский. — Эта сила так устроена: чем больше отдаёшь — тем больше к тебе возвращается, вот какая штука.
— Так ведь не всякая личинка желает в человека, как считаешь? — задумчиво проговорил Маслов, как-то по-новому разглядывая своего комкора.
— Конечно, — согласился комкор, — бывает, ты её пытаешься в человеки — а она же тебя за это только сильнее ненавидит. Но тут уж ничего не поделаешь, личинка не всякая годится. Иную проще того… извините.
— Во, теперь дело говоришь, товарищ генерал, — одобрил ехидный начштаба. — А то развёл фанаберию: душа, сила какая-то, личинки… Бац — и готово.
— «Бац» нельзя. Иначе зачем всё?
— Что «всё»?
— Вообще — все, — сказал Рокоссовский, широко разводя руками. Жест, несмотря на некоторую многозначность, получился каким-то очень определённым: было ясно, что сам генерал отлично представляет себе то, о чём говорит. Просто не считает нужным конкретизировать: не поймёт собеседник, значит, и разговор ему не шибко-то по рангу.
Маслов, конечно, понял.
— Теория красивая, Константин Константинович, — сказал он, подвигая поближе корзинку с нарезанным хлебом, — только фактов не объясняет.
— Ну, что-то ведь, наверное, объясняет?
— Что-то объясняет. Но не всё. Вот, например, удачливости этого лейтенанта — не объясняет.
Рокоссовский тоже взял ломоть и надолго задумался.
— Не знаю, удачливость ли это, — наконец произнёс он, — но что парень молодец — бесспорно.
— Слишком он молодец, не находишь? Как прям в книжке.