Красный сектор
Шрифт:
Затем она собрала грязные вещи и сложила их в аккуратную ровную стопку. Взяла средство для очищения и дезинфекции № 6, намочила тряпку, протерла все поверхности и, открыв настежь окно, спустилась в подвал, прихватив с собой сложенное белье.
Лена с детства не любила подвалы, маленькой ей было страшно спускаться туда в полумраке по деревянной лестнице. Детскому воображению казалось, что скрип дерева будит спящих и властвующих там духов и они, несомненно, захотят выдворить того, кто потревожил их покой. Со временем страх сошел на нет, и сейчас, спускаясь в подвальное помещение, Лена видела лишь стены из старых кирпичей, которые создавали ощущение тесноты и затхлости. Слабое освещение от маленького, чуть приоткрытого
Лена взялась за ручку люка и толкнула его вниз. Сверху медленно спустился люк с номером 59, далее 60, 61, пока не показался номер 117. Она открыла люк, положила одежду, закрыла его и на кнопочной панели нажала «Химическая обработка» и «20 минут». Машина начала работу.
В этом подвале, затянувшемся темнотой и прохладой, мысли Лены метались, как осенние листья в непогоду. Здесь, среди старых канализационных труб и затхлого воздуха, каждое воспоминание оживало с новой силой. Она думала об ушедших временах, и о том, что возможно, ее поколение, воспитанное на книгах и нравственности, последнее на земле. Память о прошлом, когда мир был полон света и надежды, как картинки старого диафильма, снова и снова всплывали перед ней. В обычной жизни каждый её день начинался с волнительных перемен, маленьких радостей и общения, а сейчас, в ожидании чистой одежды, она не знала куда себя деть и чем себя занять, чтобы больше не думать о забытой миром человечности и утраченных мечтах. Лена вдруг вспомнила звон колоколов деревенской церкви, как бережно очищала огарочки свечей от песка под сводами того бревенчатого храма, как пах бабушкин платок, как жадно пила с ладоней ледяную воду бьющего из-под земли ключа в разгар сенокоса. Все четче она вспоминала тех, кто заплатил высокую цену за свободу – хрупкие тени со сжатыми во всю силу кулаками, словно не желающие отпускать то, что когда-то значило всё. Сердце от каждого фрагмента памяти все сильнее сжималось, заполняя грудную клетку всепоглощающей болью и тоской. Может, в чем-то синий сектор прав, скорее всего в том, что вредно для здоровья оставаться наедине с собой.
За спиной Лены послышались шаги. Она восприняла их как избавление от навязчивых мыслей, но вместе с тем смутно почувствовала присутствие кого-то близкого. Сердце частыми биениями в грудной клетке заставляло ее повернуться к входной двери, и не зря: к ней навстречу, со стопкой сложенной детской одежды наперевес, шла Лиза, подруга детства. Казалось, она совсем не изменилась, разве что длинные рыжие волосы не торчали больше из ее головы копной, а послушно свисали, обстриженные до плеч. Разрыв, возникший между ними в далеком прошлом, был столь глубоким, что обеим казалось, будто они потеряли друг друга навсегда, но, видимо, судьба решила проверить их на прочность и снова соединить. В этой атмосфере неожиданной встречи в темном сыром подвале под шум работающей прачечной, обе женщины хотели расплакаться и броситься друг другу в объятия, но висевшие камеры видеонаблюдения сдерживали их радостные порывы. Когда они подошли друг к другу, их глаза встретились, отражая прошлые мгновения скорби и пустоты. Сердца их забились быстрее, а взгляды были полны смятения и непонимания.
– Мирного неба, – произнесла Лиза, желая загнать назад предательски скользящую по щеке слезу.
– Мирного неба.
Лиза нашла люк с номером 119, положила туда вещи и вернулась к подруге. Они стояли спиной к камере примерно в метре друг от друга. Лене не терпелось понять, жива ли та связь меж ними, казавшаяся потерянной, поэтому она произнесла:
– Как случилось, что, проживая в одном доме, мы не встретились с тобой раньше?
– Я работаю на двух работах, на заводе днем, а в больнице ночью, да и к тому же я была идентифицирована
– Мой номер 163, квартира 117. Говорят, здесь камера не передает звука, только видео.
– Кто говорит?
– Сын сказал.
– Он живет с тобой? Сколько ему?
– Двадцать один. Совсем взрослый стал.
Лена посмотрела на Лизу и не могла не заметить множественные синеватые ожоги на ее запястье, переходящие все выше по руке.
– Лиза, почему ты вся в ожогах? Они тебя пытают?
– Нет. Я сама. Мне так легче…
– Сама? Зачем? Ты живешь одна?
Только что сиявшие глаза Лизы потухли, стали полны грусти и тоски, словно в них утонул весь мир. Сердце стремительно погружалось в бездну горя и отчаяния, и уже оттуда вдруг вырвался горестный плач:
– Лена, у меня есть дочь, но они забрали мою девочку. Две недели назад.
– Успокойся. Не подавай виду. Куда?
– Не знаю. Сказали лишь, что ей там будет лучше. Я бежала за ними вслед, умоляла ее вернуть, говорила, что она больна, ей нужен уход. Потом один из них толкнул меня и сказал, что о ней позаботятся. Я ходила в секторный центр. Там мне сказали, что она проходит лечение, но мне не говорят какое и где, когда ее выпишут. Я родила ее в тридцать семь, во время войны она получила облучение, из-за этого у нее целый букет болезней, но скажи, кому надо ее лечить? У нас нет средств, связей, и я боюсь, что больше ее не увижу.
– Словами не передать, как мне жаль. Если б я могла хоть чем-то тебе помочь, поверь…
Лиза зажмурила мокрые от слез глаза, убрала слюной сухость в горле и произнесла:
– Я видела тебя в дверной глазок, когда ты сюда спускалась. Я хочу тебя спросить…
– Спрашивай.
– Почему твой сын с тобой? Они же забирают почти всех детей до девятилетнего возраста. Какую цену заплатила ты? Я готова на все.
– Думаю, нам просто повезло, я ничего не делала, чтобы он остался, правда.
Подвальное помещение заполнили печаль и тишина, которые прервал писк, обозначающий конец химической обработки. Лена достала белье и, проходя мимо подруги, сказала:
– Лиза, держись. Я подумаю, что можно сделать.
На лестничной площадке между четвертым и пятым этажом Лена вдруг остановилась. Недолго поразмыслив, она вернулась в подвал, но Лизы там уже не было. Лена побежала в комнату к консьержке. Дверь была открыта. В углу комнаты, за столом, заставленным папками, сидела женщина, одетая в строгий, но элегантный костюм, который подчеркивал ее мощную фигуру. Никаких излишеств или безделушек, только нейтральные тона и лаконичный стиль. Этот наряд словно говорил о ее деловом подходе к жизни. Загадочные глаза, скрытые за очками, проникали в самую глубину души и были полны сурового, абсолютного неодобрения.
– Вы привлекаете к себе много внимания.
– Мирного неба.
– Представьтесь, пожалуйста.
– Елена, номер идентификации 163. Квартира 117.
– Какую информацию вы хотели бы получить?
– Я прошу вас выписать мне разрешение на посещение жителя этого дома.
– Полагаю, это Елизавета 413.119?
– Да.
– С какой целью?
– Поддержка в трудной жизненной ситуации.
– Минутку. Подпишите это.
– Держите. Я должна вас уведомить, что копия разрешения идет в синий сектор.
– Хорошо.
Лена спешила подняться на свой этаж, мысленно представляя, как будет утешать Лизу и слушать ее, обнимать и успокаивать. Она постучала в дверь. Лиза резко ее открыла.
Заплаканные глаза ее были красными, пахло п?том и горелой плотью.
– Я получила разрешение. Позволь мне войти. Мы разберемся…
Лиза вдруг перешла на крик:
– Чем я только думала, когда доверилась тебе! Теперь они мне точно не отдадут дочь. Если на себя наплевать, то подумай о сыне, а меня уже не спасти!